Джон Бёрджер - Дж.

Языки огня взметнулись в человеческий рост, готовые поглотить станки, печатавшие слова на языке города, на языке закона, оскорблений и требований, на языке надсмотрщика. Дыхание огня сопровождалось легким потрескиванием, будто шаги по валежнику. Человек в дверях одобрительно улыбнулся, глядя на пожар. Поначалу занимавшийся огонь напомнил поджигателям о родных деревнях. Позднее, когда пламя охватило здание типографии еще в трех местах, погромщики зачарованно смотрели на дело своих рук. Чем сильнее разгорался пожар, тем больше они гордились достигнутым, считая себя владыками огня. Дж. стоял ближе всех к языкам пламени и всем телом чувствовал жар.

– Скорее, пожарные приехали! – крикнул человек в дверях.

Поджигатели выбежали из здания, столкнувшись в коридоре с пожарными и солдатами, которые не стали задерживать погромщиков. Вокруг типографии выставили кордон, и пожар вскоре потушили.

На углу виа Нуова Рафаэль возмущенно препирался с майором Лонеком. Полицейский пытался объяснить репортеру, что защита необходима и другим зданиям города; как только толпа покинет площадь, охрана будет снята.

– Если солдаты уйдут, погромщики снова появятся, – настаивал Рафаэль. – Вы обязаны обеспечить безопасность жителей города.

– Жаль, что вчера в Риме этого не предусмотрели, – по-немецки ответил майор.

На противоположной стороне площади Дж. разговаривал с поджигателями.

– Видите, в соседнем здании пожарная колонка, оттуда шланг тянут, – объяснял он. – Ее надо было сломать.

Раздосадованный Рафаэль оставил в покое майора Лонека и направился к группе людей у входа в туннель Монтуцца, проложенный под горой, на которой стояли собор, крепость и Музей истории и искусств. Репортер указал на Дж., белая рубашка которого выделяла его среди остальных погромщиков (фрак он давно потерял), и отдал какие-то распоряжения.

На площадь и прилегающие к ней улочки опустилась тишина. Повсюду бродили люди, но не из тех, кто обычно прогуливался по этой части города. Пожарные уехали. Толпа, разбившись на мелкие группы, дожидалась отхода солдат. Обитатели зажиточных кварталов на улицах не показывались.

Дж. направился к пьяцца Сан-Джованни. Перед ним шла смутно знакомая женщина, чем-то похожая на Нушу, но миниатюрнее. Он резко остановился.

– Дальше, дальше! – воскликнул он.

Человек в белой рубашке сутулился и нагибал голову, что делало его походку сродни решительной поступи быка. Внезапно он остановился и что-то громко произнес. Его преследователи окончательно уверились в том, что он – предатель.

Дж. двинулся к площади. Его любопытство усиливалось: он откуда-то знал шедшую впереди женщину. Между нею и собой он увидел себя прежнего, который торопливо догонял незнакомку. Он увидит ее лицо, узнает и заговорит с ней.

Прежний Дж. возбудит в ней интерес. Впрочем, сам Дж. не ускорил шага, не стал выяснять, кто она такая. От себя прежнего Дж. отделяла случайная блажь, будто язык огня, пожиравшего типографию, все еще согревал его тело.

Если бы Дж. сопротивлялся схватившим его четверым незнакомцам, описание схватки заняло бы несколько страниц. Он не сопротивлялся.

Если бы он покорился без сопротивления, пришлось бы несколько страниц заполнить описанием его примирения со смертью. Он не покорился без сопротивления.

О случившемся лучше рассказать кратко, а об остальном скажет мое молчание.

Его вывели с площади, мимо церкви Святого Антония. По пути он краем глаза увидел смутно знакомое лицо женщины и вспомнил, что утром купил у нее вишню на пьяцца Понтероссо. Два человека держали Дж. за руки, прижимая их к его бокам, как ручонки нерожденного младенца, еще не отделившиеся от тела. Третий мужчина шел впереди, четвертый – позади. Его провели вдоль канала, к дамбе, затем свернули направо, к железнодорожным складам. На набережной было пусто. Дж. порывался выдернуть руки, но тщетно. Его подвели к самой воде.

По-моему, до того самого момента Дж. не представлял, как именно умрет. Возможно, у него оставались какие-то сомнения или надежда. Может быть, приход смерти всегда выражается нарастающим удивлением, удивляющим самое себя до тех пор, пока не исчезают всякие точки отсчета – а следовательно, и самораспознавание.

Его ударили по затылку. Он потерял сознание. Вкус молока – облако неведения. Его поддержали, проволокли несколько шагов и сбросили ногами вперед в соленую воду.

В небе низко висит солнце; море спокойно. Как зеркало. Только оно совсем не похоже на зеркало. Волны, которые трудно назвать волнами, потому что они движутся в разных направлениях, незаметно поднимаются и опадают, состоят из бесчисленных крошечных поверхностей под разными углами друг к другу – те поверхности, которые отражают солнечные лучи, вспыхивают ярким белым светом в тот миг, когда относительно наблюдателя и солнца их угол меняется и они снова сливаются в темно-синее море. Каждая вспышка сверкает не дольше, чем искра, вылетевшая из костра. По мере того как море отступает к солнцу, число сверкающих поверхностей увеличивается, пока вода и в самом деле не становится похожей на серебристое зеркало. Но поверхность зеркала неподвижна, а зернистая гладь моря находится в постоянном волнении. Чем дальше сталкивающиеся зерна – бо ́ льшая их часть серебрится, а остальные наливаются темным свинцом, – тем выше их скорость. Море безостановочно отступает к солнцу, передача отражений убыстряется, но море не требует и не признает пределов. Горизонт – ровный нижний край занавеса, неожиданно опускающегося на сцену.

Я благодарен Британскому совету искусств за помощь при написании этой книги.

Выражаю также глубокую признательность всем своим друзьям, поименное перечисление которых займет слишком много времени.

Джон Бёрджер родился в Лондоне в 1926 году. Среди его романов, смелых по форме и содержанию, – «Дж.» (за который автор получил Букеровскую премию), «На свадьбу» и «Король». Ряд его критических работ посвящен искусству и фотографии: «Рассказать по-другому», «Успех и неудачи Пикассо», «Тициан: нимфа и пастух» (с Катей Бёрджер) и получившая международное признание серия «Способы видеть». Он живет и работает в альпийской деревне во Франции, где происходит действие его трилогии «В труд их» («Свиная земля», «Однажды в Европе», «Сирень и флаг»). В 2001 году опубликован сборник эссе «Форма кармана».

Готардский железнодорожный тоннель открыли в 1882 году. При его строительстве погибли восемьсот человек.

Высказывание Поля Сезанна, источник не установлен. (Здесь и далее – примеч. автора.) Слова Сезанна приводит Жоашим Гаске в своих мемуарах «Сезанн: Воспоминания и беседы». – Примеч. пер.