Чак Паланик - До самых кончиков

И главное, все сходится! Непрерывно модулируемая стимуляция потихоньку переписывала женские мозги. Лимбические структуры церебрального аппарата оказались затоплены допамином. Управляемая гипоталамусом функция вознаграждения была торпедирована, и префронтальная кора головного мозга утратила контроль. О, подумала Пенни, просматривая медицинские сайты, ужас как сложно, но до чего понятно и очевидно!

Стоило разок попробовать, и дамы «объедались» самогенерируемым наслаждением. Вот оно, последействие до самых кончиков. Традиционные способы времяпрепровождения уже вызывали скуку. Терялся интерес к привычным занятиям. А без постоянного возбуждения за счет максвелловских средств самозаботы женщины впадали в жестокую депрессию.

Социологи не замедлили указать на тот факт, что еще на заре рекламы упор делался на сексуальные импульсы самцов. Скажем, чтобы продать некий сорт пива, тогдашним СМИ было достаточно изобразить идеализированное женское тело, и мужчины тут же подсаживались на раскручиваемую марку. Со стороны эта многовековая тактика выглядела эксплуатацией слабого пола в интересах сильного, однако наиболее проницательные наблюдатели сумели-таки разглядеть здесь промывку мозгов человеку разумному: его взгляды, умение сосредоточиваться и даже понимать – все стиралось при виде манящей груди и упругих гладкокожих ляжек.

Точно так же и разум Пенни до самых кончиков оказался промыт от грез и надежд, планов на будущее, в нем не осталось даже любви к собственным родителям. Цивилизация с таких давних пор и с такой беспечностью шарашит сексом по мозгам молодым мужчинам, что социум давно не возражает против этой порочной практики.

Пожалуй, вот почему мир с готовностью воспринял известие об исчезновении женщин в той же бездне. Искусственная гиперстимуляция выглядит идеальным способом сдерживать целое поколение молодежи, которой хочется все больше и больше от мира, где всего подряд становится все меньше и меньше. И кем бы ни были жертвы – хоть мужчины, хоть женщины, – пристрастие к возбудимости, судя по всему, стало новой общепринятой нормой.

В один из редко выпавших вечерков вне офисных стен Пенни с Тэдом сходили на вечеринку в «Йельском клубе». В обществе пенсильванской голубой крови молодой стряпчий чувствовал себя как рыба в воде. Нет, он пока не собирался забросить идею о коллективной тяжбе, и это несмотря на кровоподтеки, отметившие неудачу Пенни подыскать истиц. Тэд придерживался рациональной линии в духе поживем – увидим. Да, он был уверен: дайте только время, и материализуется немало женщин с исковыми заявлениями. Ну а пока суд да дело, можно объявить наступление на фронте оспаривания патентных прав от имени самой Пенни.

В чем, собственно, и заключалась еще одна причина отметить сегодняшний вечер. Ведь завтра Пенни столкнется с совладельцами «Би-Би-Би», которые потребуют дачи показаний.

Очутившись в «Йельском клубе», она даже восхитилась, с какой непринужденной ловкостью Тэд носит смокинг и приветствует кое-кого из самых богатых ньюйоркцев как старых друзей. За такого есть смысл держаться. Вот если бы только он перестал домогаться вагинального коитуса… Остальные этапы ритуала ухаживания они уже освоили, плюс-минус, но Пенни не могла пойти на риск, что он пострадает. А объяснять свои растущие страхи тоже не хочется.

Погрузившись в мысли, она столкнулась с другим гостем. Пролилось несколько капель шампанского, однако непоправимого ущерба никто не понес. Высокий бородач показался знакомым.

– Вы ведь Пенни Харриган, да? – Он выставил руку. – Я Пьер Лекуржет.

Ах да, писатель-лауреат, кавалер Алуэтты на момент ее смерти.

– Очень печальная история, – сказал он.

Пенни крепко пожала ему ладонь.

– Вы, должно быть, ужасно страдаете. Она была такая хорошенькая.

Он грустно ответил:

– Вы заблуждаетесь. У нас не было интимной связи.

Пенни ждала, что за этим последует.

– Старались много раз, – произнес он, – но я не смог узнать ее с той стороны.

Пенни обдало волной дурных предчувствий. Перед глазами брызнула кровь из возбужденного органа насильника в метрополитене.

– Что-то… внутри моей Алуэтты… – начал было Пьер Лекуржет, а потом лишь вздохнул.

Исповедь за него закончила сама Пенни:

– Там вас что-то тяпнуло?

– Тяпнуло? – переспросил он, сбитый с толку незнакомым словом на чужом языке.

– Ну-у, укололо, – пожала она плечами. – Проткнуло.

В его глазах вспыхнула искорка понимания.

– Уи! – воскликнул он. – Мон дьё! Оно там пряталось, внутри ее шат [12]. Она была уверена, что Максвелл оставил какой-то инструмент, хотя врачи ничего не нашли. – Он поддержал ее за локоть, не давая упасть. – Дорогая моя, что вам известно про болезнь Алуэтты?

Пенни шатало из стороны в сторону. Стены кружились. Не об этой ли тайне собиралась поведать Алуэтта за несостоявшимся ужином?

Внезапно материализовался Тэд, выразительно приобнял ее за талию.

– А не пора ли кое-кому баиньки?

Он прижимался к ней так тесно, что отчетливо ощущалась эрекция, прикрытая лишь тонким слоем брючной ткани.

Опять двадцать пять. Секса ему подавай. Пенни была до того раздражена, что впору плюнуть и махнуть рукой: а пускай рискнет!

На следующий день, сидя в конференц-зале на шестьдесят пятом этаже, куда в былое время собственноручно доставила такую массу стульев, Пенни дала официальные показания. Единственным сотрудником фирмы, который при этом не присутствовал, была Моник. Злосчастная Моник до сих пор сидела в своей спальне, забаррикадировав дверь. Зато все прочие коллеги и старшие совладельцы пялились на Пенни весьма откровенно. Их пытливые взгляды шарили по лицу, охотясь за признаками лжи. Кроме того, слова собирал и микрофон, в который она рассказала про первую ночь, когда Макс в буквальном смысле накачал ее розовым шампанским. Рука стенографистки летала по бумаге со скоростью не хуже максвелловой.

Большинство коллег слушали рассказ разинув рот. Особенно в том месте, где она со стеснительной запинкой поведала, как Максвелл обрабатывал шейку ее матки, доводя до конвульсий.

Время от времени Бриллштейн постреливал вопросами, думая поймать на нестыковках.

– Мисс Харриган, ранее вы заявляли, что мистер Максвелл просунул весь свой кулак вплоть до запястья вам во влагалище. Как такое возможно?

Воспоминание обожгло мучительно-сладкой болью. На глазах всей фирмы она пролепетала:

– Я и сама не пойму…

– Не волнуйся, лапочка, – подбодрил Тэд. Он дружески подмигнул и показал оба больших пальца. – Все у тебя получается.

Впившись словно клещ, Бриллштейн безжалостно напирал: