Лора Флоранд - Француженки не терпят конкурентов

– Ты же тоже можешь получить желанное вознаграждение, если перестанешь играть во властные игры.

– Ты имеешь в виду, если я сдамся и полностью предоставлю себя в твою власть.

Учитывая, какой бессильной она себя ощущала, это была высшая степень иронии.

– Кроме того, вспомни, ты всегда жаловалась, что я вторгаюсь туда, где меня не желают видеть, – провокационно пробормотал он, поигрывая кончиками пальцев в ее промежности, но не проникая в глубину. – Вот я и стараюсь уважительно относиться к твоим владениям.

– Филипп… – Она вложила в это слово всю степень угрозы, на которую только могла быть способна обнаженная, невольно захваченная и извивающаяся женщина.

– Allez, Магали. – Его подбородок с силой прижался к ее шее. – Скажи это, – выдохнул он. – Я умоляю, скажи. Меня чертовски возбудят твои слова.

Он умолял ее умолять его. И подобно его признанию «Je t’aime» – эта мольба достигла глубин ее души. Она почувствовала себя почти в безопасности, прижатая к нему так крепко и так беззащитно. Словно крепость его объятия являлась обещанием: «Смелей. Я поддержу тебя».

«И я так же уязвим, как ты».

Что казалось почти невозможным, но…

– S’il te plaоt… [128]

Прежде она никогда и никого во Франции не просила о том, в чем сама отчаянно нуждалась. И, как ни странно, в ней вдруг вспыхнула искра надежды. Надежды на новую жизнь.

– …Филипп

По-кошачьи прикусив сзади ее шею, он начал усиленно массировать ладонью ее лобок. Магали резко прогнулась, задрожав под его ласками и невольно подчиняясь ему, все в ней вспыхнуло и затрепетало, хотя он продолжал так властно сдерживать ее, что в итоге она вновь бессильно поникла, а из глаз ее полились слезы.

Искусная рука продолжала мягко соблазнять ее, ласково успокаивая последствия взрыва чувственного наслаждения, не уничтожая его резко, но помогая ему постепенно, медленно сойти на нет, и вскоре ее охватило такое изнеможение, что она стала засыпать.

Тогда он перевернул ее на спину и слизнул слезы, смочившие ее виски, подобно животному, жаждавшему соли. Он откинул с мокрого лица ее волосы, прижал их к кровати и, продолжая удерживать голову, покрыл поцелуями все ее лицо, не обходя вниманием и припухшие губы.

Обняв Магали и прижимая к себе двумя руками, Филипп быстро проник в нее, словно у него уже не хватало сил достаточно крепко удерживать ее. Подумав сначала, что еще переживает последствия первого оргазма, она услышала его тихий и страстный стон и вновь начала содрогаться вместе с ним, рефлексивно сжимаясь в ритмичных толчках.

Ее руки пробежали по его спине, отмечая крепость и рельеф его мышц. Спустившись к напряженным ягодицам, Магали сжала их, поддерживая убыстряющийся ритм интимной скачки. Она приближалась к очередной кульминации, наслаждаясь долгожданным слиянием и его уверенными и страстными движениями, столь очевидно доказывающими его любовь, хотя, казалось, он уже действовал бессознательно, отдавшись во власть первобытных инстинктов. Ее лоно вновь сжалось, и он, крепко прижимая к себе ее тело, погрузился в завершающем рывке в сокровенную глубину и тоже достиг оргазма.

Позднее, когда его напряжение ослабло, она вдруг осознала, что их слившиеся воедино тела уже перевернулись на бок, ее спина вновь прижата к его груди, и теперь уже она сумела завладеть его рукой и вернула ее к своему лону. Чувствуя, как потяжелело его обессиленное тело, она подумала, что он засыпает, не ведая о приближении своей второй кульминации. Но его чуткий палец действовал с мастерской ловкостью, и, почувствовав, что она закончила, Филипп поцеловал ее плечо.

Он натянул одеяло на них обоих, изгнав остатки холода как из кровати, так и из всей ее комнаты.

– Не правда ли, вторжение может оказаться не таким уж неприятным? – поддразнивая ее, пробормотал он.

Она слабо шлепнула его по руке, и он, опустив голову на ее разметавшиеся волосы, рассмеялся, погружаясь в сон.

Когда отзвонился менеджер из компании «Ресто дю Кёр», сообщив, что фургон не может проехать по обледеневшим улицам, Филипп поморщился, сунул мобильный в карман и высмотрел в снежном тумане за окном вывеску своей кондитерской.

– Вот черт, все пропадет зазря, – бросил он. – И наши сегодняшние заготовки тоже пропадут. Но… – Он пожал плечами, очевидно, подразумевая, что тут уж ничего не поделаешь!

Закутанная в толстый банный халат, Магали прижалась к его разгоряченному телу, присоединившись к нему возле окна, пропускавшего в комнату легкий ток холодного воздуха.

– Тебе следовало обзавестись дружелюбной компанией в нашем квартале, – проворковала она.

– О чем ты? – недоуменно спросил он.

– Это одна американская традиция. Устраивается нечто вроде fкte villageoise [129], только в масштабе одной улицы. Ты же понимаешь, что все жители нашего острова, торча в своих квартирах, сейчас поглядывают на снегопад. И остается лишь пригласить на пир всех желающих.

Он задумчиво взирал на нее лишь какое-то мгновение, после чего усмешка расплылась по его лицу.

– А что, потрясающая мысль, может получиться чертовски весело.

Она усмехнулась в ответ, захваченная своей идеей и его воодушевлением.

– Так ты думаешь, это возможно?

– И я готов поспорить, что множество людей сейчас готовы умереть за чашку твоего шоколада. Ты же понимаешь, погода нынче чисто шоколадная!

Она скорчила рожицу.

– Наше заведение недостаточно велико для твоего множества.

Вдобавок она мечтала весело отметить это знаменательное событие наедине с Филиппом, а не в компании многочисленных соседей, чувствуя себя обделенной его вниманием.

Нет, черт возьми, минуточку. Когда это она чувствовала себя обделенной, готовя шоколад у себя в кафе?

– Но, Магали, – промурлыкал он, – ты же знаешь, что всегда желанна на моих кухнях. Je t’invite [130].

Она немного поломалась, но идея была неотразимо заманчивой. Посмеиваясь, они вновь натянули все теплые вещи и, спускаясь по лестнице, постучали в двери тетушек, потом Магали позвонила ближайшим соседям – Тьерри, Клер-Люси и Эми, – поручив им передать приглашение всем знакомым. Клер-Люси только что выгуляла собачку Фернан, опасаясь, как бы она не поскользнулась на снегу и не сломала ногу, поэтому звонок застал ее в доме пожилой дамы, и она с готовностью пообещала, что доведет ее до кондитерской.

Женевьеве пришлось применить все свои выкованные жизнью способности убеждения, чтобы уговорить Жерара провести эту холодную ночь у его дочери, но он уже опять вернулся на улицу и посматривал на Женевьеву с исключительно горгулистым сердитым видом. Однако он тоже принял приглашение, вымывшись под душем по настоянию дочери, и Филипп впустил в зал не только свободолюбивого Жерара, но и его немецкую овчарку.