Барбара Вайн - Ковер царя Соломона

– Я дам тебе денег, – сказал Том. – Ты же знаешь, все, что мое – то твое.

Они сидели в саду, расстелив на траве одеяло Джарвиса. Мюррей наигрывал разные мелодии на игрушечном ксилофоне, подаренном кем-то Бьенвиде. Алиса коснулась его руки.

– Знаю. Ты хорошо ко мне относишься, Том. Но мне надо найти работу.

Он же мог думать только о музыке. Для него было немыслимо, чтобы Алиса, да и вообще кто-либо с подобной подготовкой и устремлениями, стала искать работу, разве что самую незначительную. На его взгляд, для этого вполне подходила работа в закусочной: она была чем-то вроде «передышки творца».

– Рассчитываешь давать частные уроки? – спросил он. Его собственный опыт преподавания закончился неудачно: маленькая ученица провалила экзамен, и ее родители посчитали, что виноват в этом он.

– Нет, хочу устроиться секретаршей.

Молодой человек сыграл длинную трель на окрашенных во все цвета радуги пластинках ксилофона:

– Ты, должно быть, шутишь!

– Вовсе нет, я думаю, у меня получится. У меня ведь есть высшее образование. Говорят, неважно, какой именно у тебя диплом, главное, чтобы он был. Один раз, во время каникул, я работала в фирме отца и вполне успешно справлялась с компьютером.

Эти ее разговоры о высшем образовании начинали понемногу злить флейтиста. Они словно подчеркивали его ущербность. Алиса уже узнавала этот взгляд – саркастический и обиженный: брови – подняты, голова – склонена набок.

– Но зачем? – спросил он.

Прогрохотал поезд с «Финчли-роуд». Скрипачка подождала, пока он проедет.

– Том, мне нечем платить мадам Донской за уроки, – заговорила она затем. – Знаю, ты дашь мне денег, но ты не можешь платить за меня все время, правда? У тебя у самого ничего нет. Думаю, я смогу немного подзаработать. В конце концов, это же не навсегда, всего на год. Кроме того, мне будет удобно отсюда ездить на службу, подземка совсем рядом.

– Просто не верю своим ушам! Но мы же зарабатываем, играя в метро, и вообще отлично проводим время, разве не так? Мы играем настоящую музыку, и у нас есть публика. Вчера заработали двадцать один фунт!

«Которые разделили на троих», – подумала Алиса, но вслух ничего не сказала. Том сыграл на ксилофоне одну-единственную ноту. Иногда он казался ей маленьким мальчиком с обиженно надутыми губами.

– Я думал, тебе нравится играть на скрипке, – проворчал он сердито.

И говорил он временами совсем как мальчишка Джаспер…

– Очень нравится, именно поэтому я хочу делать это как можно лучше. – Молодая женщина старалась говорить беспечным тоном. – Ладно, сдаюсь: я не просто думаю подыскать работу, я уже это сделала. В пятницу ходила на собеседование.

Мюррей резко выпрямился. Она никогда не видела его таким взбешенным. Размахнувшись, он с силой запустил молоточком ксилофона через весь сад.

Алиса сделала вид, что не обратила на это внимания. Спокойным голосом она стала рассказывать ему, как рассчитывает заполучить рекомендацию от партнера отца. Сам папа до сих пор отказывался с ней разговаривать, но через мать ей удалось кое-что разузнать. Отец заявил, что, если бы это зависело от него, его дочь никогда в жизни не получила бы никакой работы. Тогда она написала его партнеру. А еще Джарвис тоже готов был дать ей рекомендации. Он, правда, ничего не понимает в секретарской работе, но Тина уверила квартирантку, что напишет он все как надо, – Джарвис, по ее словам, вообще был очень славным.

Том не смотрел на нее и, казалось, вообще не слушал, что она говорит. Когда Алиса попыталась взять друга за руку, он отдернул ее. Она встала и пошла искать молоточек от ксилофона, затерявшийся где-то в живой изгороди, отделявшей двор от железной дороги.

Тут-то кое-что и случилось. Найдя молоточек, скрипачка вынуждена была вернуться к Тому. Она осторожно села рядом с ним. Тот стоял на коленях, и она подумала, что он собирается встать, но флейтист неожиданно обнял ее, да так, что ей стало трудно дышать. Это было открытое место, и их мог увидеть кто угодно. Алисе сделалось неприятно, но она сдержалась и не стала вырываться.

– Я очень сильно тебя люблю, дорогая, – зашептал ей молодой человек. – Давай не будем ссориться, мы никогда не должны с тобой ссориться.

В классе, где училась Бьенвида Дарн, никто не пил чай. Возвращаясь домой, дети получали все, что угодно, от картофеля фри до шоколадного печенья, но только не чай и не то, что Бьенвиде готовила бабушка. Девочка ничего не знала о традиции пить чай между четырьмя и пятью часами: хлеб, масло, сэндвичи, печенье и кексы. Она была еще слишком маленькой, чтобы где-нибудь прочитать об этом, а рассказать ей никто не рассказывал, но, когда Бьенвида пила чай на вилле «Сирени», она чувствовала, что именно так все и должно быть, что так было всегда и что это – самая подходящая еда для детей, возвращающихся из школы в четыре часа пополудни.

И еще одно в доме Сесилии ужасно нравилось девочке. Она обожала мыть руки перед едой, наверное, потому, что дома ей об этом никогда не напоминали. Ей нравилось устроиться в чисто убранной комнате за накрытым скатертью столом или на обитом ситцем диване и смотреть по телевизору «Соседей». Любила она и болтать с бабушкой Сесилией, хотя по большей части рассказывала ей всякие враки.

Бьенвиде приходилось врать не для того, чтобы выгородить себя, а, скорее, для того, чтобы представить в лучшем свете свою мать. И еще она хотела доставить бабушке удовольствие, дав ей возможность думать, что в «Школе Кембридж» все в полном порядке или, как говорила сама Сесилия, «вполне прилично». Поэтому, когда бабушка спрашивала ее, ходит ли Джаспер в школу, в ее голосе было столько надежды, что внучка просто не решалась сказать правду.

– Ведь он посещает школу, правда, Бьенвида?

– Конечно правда! – отвечала девочка, изо всех сил стараясь, чтобы слова звучали искренне.

– Он такой умный мальчик, ему просто необходимо получить образование, – говорила Сесилия, а потом неуверенно добавляла: – То есть если бы он не был таким умным, оно ему требовалось бы даже сильнее, но, думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – кивала Бьенвида, уписывая домашний бисквитный торт с кремом и шоколадной крошкой. Чистые руки приятно пахли мылом.

– Скажи еще, вы с Джаспером ложитесь спать всегда в одно и то же время, не правда ли, милая? Хотя, конечно, он на два года старше тебя…

Здесь особенного вранья не требовалось. Девочка честно ответила, что да, они ложатся всегда в одно и то же время, не упомянув только, что происходит это между одиннадцатью вечера и полуночью. Затем Бьенвида ловко сменила тему разговора, попросив еще один кусочек этого восхитительного торта. Слово «восхитительный» в устах маленькой девочки заставило бабушку улыбнуться.