Барбара Вайн - Ковер царя Соломона

Мальчишки до сих пор продолжали дразнить Деймона, и Джасперу это не нравилось. Конечно, подобные ехидные словечки звучали постоянно, каждый день, и к такому привыкаешь. Это одна из составных частей подросткового мира, обязательно кто-нибудь обнаружит твое больное место, неважно какое: ты слишком низенький или слишком высокий, слишком толстый или слишком тощий, прыщавый или рыжий, чернокожий или индус, имеешь смешной акцент, у тебя чудаковатая мать или странный отец, ты слишком бедный или слишком богатый. Но на сей раз все было иначе. Похоже, его друзья били по самому сокровенному, что имелось в Деймоне, по чему-то невидимому, похороненному глубоко внутри. И если со всеми другими особенностями, вроде жира или рыжих волос, их обладатель не мог ничего поделать, то Деймон мог. Он должен был отвечать за недостаток смелости, но недостаток чего-то еще делал его неспособным перебороть свою трусость.

Джаспер, конечно, не думал об этом в подобных словах, ведь ему было всего лишь десять лет. Но чувствовал он именно так. Ему не нравилось выражение лица Деймона – затравленное, смущенное, слишком детское, как будто он превратился в малыша и собирается сотворить совершенно немыслимую вещь – заплакать. Даже кожа на его щеках покраснела и опухла.

Несмотря на объявленные задержки на других линиях, лишь немногие пассажиры перешли на Юбилейную. В вагоне, помимо мальчиков, находились всего два человека: пожилые мужчина и женщина. Джаспер еще прежде заметил, что люди стараются не заходить в вагон, когда там едет их компания. Ему это нравилось. В пачке оставалось еще три сигареты. Джаспер вытряс одну и зажал ее между закрывающимися дверями.

Кевин, ненадолго притихший, сказал Деймону:

– Эй, ссыкун! Глянь, у тебя джинсы на заднице мокрые!

– Неправда! – буркнул обиженный мальчик. Он машинально глянул на свои джинсы, с ходу не уловив подколку. Но потом все понял – и покраснел.

Крис захохотал:

– Тебе памперсы нужно надевать!

Джаспер догадался, что памперсы – это такие подгузники для малышей, он видел как-то по телевизору их рекламу. Сделав затяжку, он сказал разошедшимся приятелям:

– Отвалите, а? Отстаньте от него.

Поезд продолжал стоять.

– Младенчик, – сказал Кевин. – Младенчик и к тому же заяц. Значит, заячий младенец. Уси-пуси, масенький!

– Уси-пуси, уси-пуси! – подхватил Крис и, вскочив с сиденья, запрыгал по-заячьи, размахивая руками. К нему присоединился и Кевин. Неожиданно двери вагона открылись, и сигарета упала на рельсы. Джаспер выругался. Он всегда приберегал ядреные словечки для моментов вроде этого.

– Пошли на хрен, вы, двое! – завопил он. – Пошли на хрен, я вам говорю!

Это подтолкнуло пожилого мужчину к вмешательству. Тяжело ступая, тот прошел по вагону, схватил одной рукой Кевина, другой – Криса и начал орать на Джаспера. Двери закрылись, и поезд тронулся. Никто из них не заметил, как Деймон прошмыгнул к дверце в торце вагона, открыл ее и вышел.

«Несчастным случаем», вызвавшим задержку поездов на линии Метрополитен, оказалась смерть мужчины, бросившегося под поезд на станции «Престон-роуд» в южном направлении. Это происшествие задержало Тома, когда он возвращался от бабушки. Ему пришлось брать такси, иначе уехать из Рикмэнсворта было невозможно. Впрочем, особых проблем он в этом не видел.

Последнее время продукты для них двоих покупала Алиса. Кроме того, она перечисляла деньги Джарвису со своего банковского счета не только за свою комнату, но и за комнату Мюррея. Когда они ходили в кафе, платила тоже она. Том заметил, что в последнее время его любимая делала все это без возражений и жалоб. В глубине души он был уверен, что это – правильно, что она обязана платить. Она нашла свою работу, невзирая на его протесты, настояла на том, чтобы туда устроиться, хотя прекрасно знала, что ему это не нравится, она буквально выводила его из себя, делая все, что было ему не по нутру. Значит, скрипачка должна была за это заплатить. А деньги, которые зарабатывал он, принадлежали только ему, и он мог делать с ними все, что хотел. Например, потратить пять фунтов на такси.

Может, случайно, а может, и потому, что из этого района вела одна-единственная дорога, таксист проехал именно там, где сосед бабушки флейтиста слишком далеко выехал на встречную полосу, врезался в машину и погиб, а Том вылетел из седла его мотоцикла и ударился головой о дерево. Дерево это было на месте. На гладком сероватом стволе не осталось даже царапины. Из-за увиденного у Мюррея разболелась голова. Хотя, возможно, она заболела сама по себе. Молодой человек не был уверен, что здесь имелась связь…

Он начал думать о том, какой была бы его жизнь, если бы он тогда не поехал с Энди в Лондон, а позволил бабушке отвезти его на станцию. Наверняка Энди все равно бы погиб, сделав жену вдовой, а трех своих детей – сиротами. Но вдруг мотоцикл вынесло на встречку только потому, что там находился дополнительный вес, то есть сам Том? Теперь уже бесполезно было об этом гадать, даже вспоминать не стоило. Сейчас Мюррей бы уже получил диплом и прошел прослушивание в какой-нибудь знаменитый оркестр. И никогда бы не встретился с Алисой.

А вдруг бы встретился? Что, если это было их предназначение, их судьба? И если не туннель метро, то какие-нибудь другие события привели бы их друг к другу, например, зал в Снейпе или любая другая концертная площадка. Алиса спасла ему жизнь, в этом он был уверен целиком и полностью. Так же, как и в том, что если не добудет денег, то потеряет ее. Она не говорила этого прямо, но музыкант понимал, что рано или поздно так и случится. Когда-нибудь его подруга бросит свою работу и попросит у него денег. Успех и деньги – вот что ему требуется. Слава-то у него будет, совсем скоро, как только выйдет та газетная статья. Как раз сегодня журналист брал у него интервью.

Точнее, это оказалась журналистка, старинная подруга Джея. Она явилась в сопровождении фотографа. Том хотел, чтобы Алиса взяла отгул и тоже сфотографировалась со скрипкой в руках, но та категорически отказалась.

– Не хочу, чтобы люди видели меня в таком положении, – отрезала она.

– В каком еще «таком положении»? – мгновенно взвился флейтист. – Почему ты не хочешь? Кто не должен видеть тебя играющей на скрипке с теми, кто через несколько лет станет самым знаменитым уличным оркестром?

– Да хотя бы мои родители. Это так, для начала, – ответила скрипачка. – И Майк, как ты сам должен понимать. И мои работодатели. Я – серьезный музыкант. Я и так уже достаточно повредила своей карьере. Как я поеду в Брюссель, если мое фото напечатают в газете рядом с Питером и Джеем?

– Джей – отличный музыкант!

– Ну и прекрасно. Можешь так и сказать своему газетчику.