Барбара Вайн - Ковер царя Соломона

– Я действительно оставила тебе дом. Видишь ли, я не одобряю изменение завещаний. Ты обошелся со мной очень скверно, воспользовался моим домом как гостиницей, а в один прекрасный день пришел и заявил, что забираешь свои вещи и уходишь, но со мной свяжешься попозже. Вот только так и не связался. Мне восемьдесят три года, я не знаю, сколько мне еще осталось, и все же не хочу менять завещание, потому что сомневаюсь, что найду наследника лучше тебя. Хотя, положа руку на сердце, скажу, что на самом деле найти кого-нибудь хуже, чем ты, Том, было бы затруднительно.

Музыкант покраснел. Он понимал, что вел себя по отношению к бабушке отвратительно, и начал бормотать извинения, какие-то нелепые оправдания насчет того, что плохо себя чувствовал, ничего не соображал, да и сейчас ему очень плохо.

– Тем не менее у тебя хватило сил явиться ко мне в надежде, что я продам дом, чтобы спонсировать твой уличный оркестр, – сказала пожилая дама.

Мюррей принялся все опровергать. Он по-настоящему расстроился и преисполнился непривычными муками совести. Как же он раньше не понимал, что ведет себя так дурно? Молодой человек не находил себе оправданий. Бабушка права, права целиком и полностью, и ему нечего сказать, кроме как попросить у нее прощения. Если бы можно было отмотать время назад, он бы действовал иначе. Его редко посещали подобные мысли. В самом деле, к нам нечасто приходит понимание того, что нам нет прощения и оправдания, а все доводы в нашу защиту – неубедительны, то есть, что мы – абсолютно неправы. Отказ от самодовольного эгоизма – это крайне неприятное ощущение. Начинает казаться, что заглядываешь в черную яму, полную скверны, в которую очень легко упасть, присоединившись к корчащимся там грешникам.

Бабушка сказала Тому, что ему незачем брать такси до станции: она отвезет его сама. Вела машину она медленно, надолго останавливаясь на перекрестках и несколько теряясь при возможных опасностях – в общем, именно так, как водят пожилые. Внук поцеловал ее, но она осталась бесстрастной, хотя кивнула и даже слегка улыбнулась, когда он пообещал звонить. Похоже, оба они понимали, что никогда больше не увидятся.

В переулке ждал Аксель. Увидев его, Алиса дернулась. Она пришла в возбуждение и при этом испугалась, так как давно уже не видела его и только слышала шаги над головой, отправляясь спать. Услышав стук входной двери, он повернулся и пронзительно посмотрел на молодую женщину. На его лице медленно проявилась улыбка. Переулок освещал единственный фонарь в самом его конце.

– Значит, вот где ты работаешь…

– Действительно, не очень интересно, – произнесла скрипачка, тут же подумав, что сморозила какую-то глупость.

– Все зависит от интересов.

«Это он о себе говорит?»

– Давай возьмем такси, – предложил Джонас.

– Прямо до дома? – удивилась его собеседница, вспомнив, сколько это стоит.

– Ну, я не настолько привязан к подземке, как твой Том. По-моему, я уже упоминал, что спускаюсь туда только по необходимости.

Женщина не понимала, что он имеет в виду. Когда она уже решила, что ждать бесполезно, подъехало такси. Алиса отчетливо представила, как она будет сидеть в одном углу, а сам Аксель – в другом, и между ними останется чуть ли не метр пространства. Она была настолько в этом уверена, что, когда он сел рядом с ней и взял ее за руку, начала дрожать.

– Ты замерзла? – тут же спросил мужчина.

Она мотнула головой.

Аксель поднял стекло в перегородке, отделяющей их от водителя, и прижался к ней. Строгое, матовое, несколько славянское лицо этого человека и его темные волосы подчеркивали голубизну глаз, больше подошедших бы светловолосой девушке. Его глазам следовало быть карими, сумрачными и задумчивыми, а не голубыми, как васильки.

– А кто-нибудь остается по ночам в здании, где ваша контора? – спросил он.

Скрипачка была потрясена. Возникла мысль: «Так вот оно что! Оказывается, меня использовали, унизили, подстрелили как дичь. Кажется, я наконец-то узнала его тайну, узнала, зачем он познакомился со мной и переехал в «Школу». Ему нужно что-то, что находится в здании конторы, какой-то документ или, может быть, вещь, поэтому он и свел со мной знакомство, просто для того, чтобы подобраться сюда».

– У тебя есть ключи? – продолжил тем временем расспрашивать ее Джонас.

– Зачем?

– Тебе не понятно, зачем я спрашиваю?

– Да. Значит, тебе были нужны только ключи от моей конторы?

Мужчина рассмеялся. Его спутница холодно смотрела на него.

– Ох, Алиса, Алиса! О чем ты только думаешь? – сказал он. – В каких заговорах и страшных тайнах подозреваешь! На твоем лице просто написана уверенность в том, что я таким вот дурацким способом пытаюсь наложить лапу на какие-то важные бумаги.

Его догадка заставила скрипачку залиться краской. Она отвернулась, словно обиженная маленькая девочка, но Аксель взял ее за подбородок, как делал уже не раз, и повернул ее лицо к себе:

– Я только хочу быть с тобой, хочу любить тебя, ты это понимаешь?

Водитель сидел спокойно, отгороженный от них толстым стеклом. Молодая женщина где-то читала, что таксистам запрещено смотреть, что происходит на заднем сиденье.

– А ты хочешь заняться любовью со мной? – спросил Джонас.

– Да, – ответила его подруга едва слышно.

Он снова приподнял ее подбородок:

– Нам больше некуда пойти.

И Алиса сделала то, чего прежде никогда не делала: она взяла его руку, поднесла к губам и начала целовать.

Человек, который сцапал Криса с Кевином и сделал замечание Джасперу, похоже, не придал значения тому, куда и зачем удрал из вагона Деймон. Что подумали Крис с Кевином – неизвестно. Они могли решить, что тот просто сбежал от них в следующий вагон. Но Джаспер точно знал: Деймон полез на крышу.

И это было лучшим, что он мог сделать, по его мнению. Деймон проедется до «Свисс-Коттеджа», преодолеет свой страх перед «зацеперством» и положит конец насмешкам мальчишек. Единственная неприятность заключалась в том, что, если он не успеет спуститься в вагон на «Свисс-Коттедж», им вдвоем придется ехать до «Сент-Джонс-Вуда».

Джаспер встал около дверцы и посмотрел через стекло на крышу соседнего вагона. Ничего. Даже ног Деймона не видно. Поезд начал притормаживать – до «Финчли-роуд» оставалось минут пять. На станции двери открылись, и с полдюжины человек вошли в вагон, избегая, впрочем, заходить в ту его часть, где находились трое мальчишек.

– Видите, никакой он не трус, – сказал Джаспер своим товарищам.

– Ладно, согласен, – буркнул Крис.

Кевин промолчал, вытащил из кармана большую плитку шоколада «Дэйри-милк», который вечно жевал для того, чтобы успокоиться, и начал разворачивать обертку.

Двери закрылись. Поезд покинул станцию и тут же нырнул в туннель, который шел до самой Набережной. Джарвис Стрингер много чего мог бы рассказать кузену о метро в этой части Лондона: о линиях – Метрополитен, Юбилейной и бывшей Бейкерлоо, о гениальных технических решениях, о хитросплетениях туннелей, о расположении подземных путей и их сочленении с другими… Но Джарвис никогда ему этого не рассказывал: он просто не предполагал, что мальчику это может быть интересно. Поэтому ни Джаспер, много раз ездивший по Юбилейной линии в Лондон, ни другие пассажиры не замечали того, что давным-давно приметил Стрингер: начиная с этого места, поезд двигался под уклон, так как туннель должен был пройти под линией Метрополитен.