Маргарет Джордж - Ошибка Марии Стюарт

Босуэлл снова отступил и взял ее за руки. Ее кисти были длинными и изящными.

– Как геральдические лилии, – сказал он, целуя их одну за другой. – Моя драгоценная леди, оставите ли вы в прошлом французские лилии на ваших старых мантиях, ваши воспоминания о Луаре и французского исповедника? Выйдете ли вы за меня и станете ли моей женой? Я могу предложить вам песни Приграничья, могу уплыть с вами на север до Оркнейских и Шетландских островов или до Норвегии. Я позволю вам преследовать разбойников вместе со мной и спать под открытым небом.

– Ради тебя я готова отказаться от всего, кроме моей веры, – сказала она. – Не проси об этом. Но я отправлюсь с тобой на край света в одной нижней юбке, и мне безразлично, что еще я потеряю.

– Ш-ш-ш, не говори об утратах. Если мы будем действовать быстро, то ничего не потеряем, – он наконец поцеловал Марию, и ее рот раскрылся, словно цветок. – Я был не прав, когда думал об отсрочке. Это только ухудшит положение. Мы должны быть храбрыми и дерзкими.

– Мой демон-любовник, – сказала она и прикоснулась к его лицу, как будто к изящной статуэтке из слоновой кости. – Как ты прекрасен.

Босуэлл хрипло рассмеялся. Никто, даже его мать, не называл его «прекрасным».

– Моя дорогая Мария, – прошептал он. – Мне хорошо известно, что я не прекрасен и даже не хорош собой. Но я люблю тебя до безумия, потому что нужно быть безумцем, чтобы делать это.

Он наклонил голову и поцеловал ее груди, набухшие под платьем. Он целовал их медленно, задерживаясь губами и языком.

– Оставь мне все подробности, – прошептал он. – Верь мне, и я сделаю так, что никто не осудит наш брак. Пусть вина целиком падет на меня.

Они направились к кровати и забрались на нее. Босуэлл мимолетно заметил, что она постелила свежее надушенное белье и взбила подушки. Он опустился на спину и обнял ее. Приблизив губы к изящной раковине ее уха, он повторил «Верь мне», и слова показались ей странно искаженными.

– Мы будем мужем и женой. Теперь уже нельзя повернуть назад.

Он со вздохом перекатился, улегся на нее сверху и снова испытал наслаждение, ощутив податливое прикосновение ее тела. Каждый раз, когда он занимался любовью с нею, она была другой. Какой она будет сегодня ночью?

Словно прочитав его мысли, она отодвинулась в сторону и начала расшнуровывать его рубашку. Она погладила его грудь, а потом положила голову на нее. Ее густые, тщательно надушенные волосы рассыпались по ее груди, на ощупь они были как бархат.

Он принялся лениво давать указания, просто чтобы испытать ее.

– Поцелуй мою шею… теперь ямку между ключицами… шрам у меня на животе…

Она прошлась губами по неровно сросшимся краям раны, оставленной мечом Джока-с-Поляны. Прикосновение ее мягких губ к чувствительной плоти возбудило его сильнее любого другого прикосновения, которое он когда-либо ощущал. Ему хотелось застонать от удовольствия, и он с трудом удержался от этого. Он предпочитал заниматься любовью беззвучно, но теперь слышал слабые стоны и неразборчивые вскрики, исходившие из его собственного горла, пока она изучала его тело своими нежными губами. Он тонул в пучине удовольствия. Он отдался наслаждению и позволил ей временно захватить власть над собой.

Время от времени он оживал, расчесывал ее влажные от пота волосы, пока не начинало покалывать кожу головы, плескал ей на грудь прохладную розовую воду и втирал ее в кожу. Потом, лежа бок о бок с ней, он показывал, как соединять их тела, чтобы ни один не находился сверху. Никто не становился хозяином, и оба оставались равными. Немного успокоившись, глядя на ее лицо и прислушиваясь к ее дыханию, он был полон решимости дать ей величайшее удовольствие, какое она только может получить. Она извивалась, стонала, вскрикивала и наконец расплакалась, и это сделало его счастливым.

Они уснули, как двое детей, держа друг друга в объятиях.

Позднее они подписали тайный брачный контракт и поклялись в верности друг другу. Мария отдала Босуэллу старые церковные одеяния – три вышитые мантии – и велела сшить из них новое облачение, которое он будет носить на суде. Она также подарила ему любимого жеребца Дарнли и настояла на том, чтобы он явился в суд на этом скакуне.

– Ты невиновен, и мы должны на весь мир объявить о твоей невиновности, – сказала она. – Никаких недомолвок, никаких извинений!

– Ты говоришь как истинный житель Приграничья, – пробормотал Босуэлл.

Но он хорошо знал, что слишком многие отважные жители Приграничья закончили свою жизнь, болтаясь в петле.

Босуэлл вытянулся на кровати. Ему не спалось, да он и не собирался спать. Ему требовалось время для размышления и составления планов, и тишина служила надежной защитой от мельтешения людей и разговоров. Весь следующий день он будет окружен ими. Наступало двенадцатое апреля – день его суда.

Он ожидал этого дня. Пора покончить с неопределенностью. Ни одно обвинение против него не может быть доказано хотя бы потому, что Леннокс настаивал на тщательном расследовании. В запертой серебряной шкатулке Босуэлла хранился бонд с подписями лордов, согласившихся избавить Шотландию от короля Дарнли. Условия договора были довольно расплывчатыми, но, с другой стороны, в бондах никогда не встречается слово «убийство». В договоре круговой поруки, решившем судьбу Риччио, тоже не было речи об убийстве.

Он получил документ от Мортона, который воздержался от активного участия и выступал в роли представителя других лордов. Но в тексте были перечислены имена всех участников: Мейтленд, Аргайл, Хантли, Мортон, Дуглас и лорд Джеймс. Те люди, которые собирались судить его, лидеры Тайного совета. Нет, они вряд ли хотели потревожить призрак злосчастного Дарнли. Пусть упокоится с миром.

По всем основаниям сам Дарнли должен был предстать перед судом. Он собирался убить свою жену, королеву.

Королева… Она должна снова выйти замуж. Они заново начнут кампанию сватовства с очередными визитами французских и испанских послов, возможно, даже Роберта Дадли со стороны Елизаветы. Но этому не бывать. Она любит его, Босуэлла. Обратного пути нет, так как его связь с королевой скоро будет раскрыта. Им с королевой придется пожениться. Другого выбора не оставалось, даже если бы он не любил ее.

– Боже, храни королеву! – пробормотал он и мысленно добавил: «Теперь нужно лишь найти подходящий способ убедить всех, что это делается ради блага Шотландии, а не по нашей прихоти.

Я устал. Устал сражаться. Но нужно пережить эту последнюю битву, и все закончится».

На оконных стеклах заиграли слабые красные отблески. Наступил рассвет.

К шести часам у ворот дворца уже собралась огромная толпа, сквозь которую едва удалось пробраться начальнику стражи Бервика с письмом от королевы Елизаветы. Оставив надежду попасть внутрь, он с трудом смог привлечь внимание одного из стражников.