Майкл Брейсвелл - Клуб «Криптоамнезия»

Сначала все шло хорошо, но потом, уже за полночь, ближе к часу, когда они вышли из ресторана, Арчер вдруг осознал, что его остроумие иссякает и превращается в напыщенный бред и девушка уже не смеется.

Арчер будто взбесился. Распаляясь все больше и больше, он пытался шутить и пленять, уверенный, что девушка не устоит перед его напористым обаянием и ему удастся затащить ее в постель. Но девушка даже не слушала. Стоя у самого края дороги, она нервно махала рукой, пытаясь поймать такси. Все такси были свободны. Их огоньки не горели. Но водители лишь пожимали плечами и ехали дальше.

Арчер хлопал глазами и искренне не понимал, что случилось.

– Послушай! – кричал он с надрывом. – Ты чего?! Что случилось? Что я сделал не так? Мне казалось, что мы с тобой очень неплохо проводим время.

Девушка раздраженно прищелкнула языком. «Уже поздно, – сказала она. – Я устала. У меня был тяжелый день». Арчер ударил ее по лицу, даже не соображая, что делает, и подбил ей глаз.

Девушка жалобно всхлипнула и убежала, а Арчер икнул, согнулся пополам, и его шумно стошнило. Чуть дальше по улице были люди. Они окружили рыдавшую девушку и выспрашивали у нее, что случилось. Кое-кто даже пытался разглядеть в темноте ее обидчика. Держась за живот и жадно хватая ртом воздух, Арчер присел рядом с дверью какого-то подъезда: он был похож на промокший тяжелый мешок с мусором.

А через несколько дней разразилась гроза, и жара, наконец, схлынула. Город снова пришел в движение, стряхнув с себя сонное оцепенение. Девушки-продавщицы, наряжавшие манекен в большой витрине на Оксфорд-стрит, смеялись, держа булавки во рту.

В больших офисных зданиях, на всех уровнях странной корпоративной иерархии, сотрудники, еще не очень проснувшиеся с утра, сыпали порошковое молоко в свои кружки с растворимым кофе и старательно размешивали мутноватую пенку. На кружках красовались дурацкие надписи: «Ненавижу понедельники, особенно по утрам», или «Кофе способствует повышению потенции», или «В случае крайней необходимости срочно купите мне выпить».

А Арчер по дороге в «Пляж» замер на месте, огляделся по сторонам и вдруг с убийственной ясностью осознал, что он все-таки выстоял и остался в живых – пусть даже временно. Он смотрел на большой караван из вполне интересных и умеренно впечатляющих юных прелестниц, растянувшийся по улицам Лондона, и по-прежнему чувствовал себя человеком, выпавшим из жизни, – растерянным странником, который прячется у себя в баре, пытаясь как-то примирить романтическое упоение с тяжкой интоксикацией разнузданного распутства. Собственно поэтому он и продолжил устраивать свои роскошные званые вечера.

Арчер встречал гостей у бара «Короткой юбки» (Short Hemline), недавно открывшегося ресторана, где он решил провести свою вечеринку. Мы с Амелией прибыли в числе самых первых: прошли через вращающиеся двери и препоручили фруктовый салат, накрытый тонкой прозрачной пленкой, заботам предупредительного метрдотеля, который принял наше творение с подобающим уважением и без лишних вопросов. Фруктовый салат произвел впечатление на Арчера, потому что он любит, когда люди проявляют творческий подход к чему бы то ни было.

– Это так на тебя похоже, – сказал он с лучезарной улыбкой, довольный, что у него появилась тема для разговора. – Как там у тебя, в ночном клубе?

– По большей части темно, – сказал я, так и не придумав ничего более остроумного.

– Ладно, возьми себе выпить и забудь обо всех неприятностях и заботах. Только сначала скажи: это кто? – Он указал на блистательную Амелию, ослепительную в своей алой пушистой шубке.

– Амелия, это Арчер. Арчер, это Амелия.

– Душевно рад познакомиться. Наконец.

– Э… добрый вечер, Арчер.

Нас передали с рук на руки официантам, и один из них проводил нас в уютный банкетный зал, даже не зал, а скорее, альков, где был накрыт стол на двенадцать персон. Стены в алькове были матово-синими с ярко-оранжевыми прожилками.

В мире ресторанного и клубного бизнеса все подчиняется капризной случайности и произволу условности. Все, кроме свежего, ненарочитого великолепия «Короткой юбки». Несомненно, дни ночных клубов уже сочтены. В скором времени все клубы вымрут. Люди будут ходить ужинать в рестораны, а владельцы агентств по продаже недвижимости будут носиться снаружи, как чайки над морем. Внутривенная апатия из пластикового пакета с джином и лимонадом, капель с крыши нового здания Ллойдс-банка. Что стало с Лондоном? Как будто пытаешься завести с ножного стартера тюбик геля для волос. «Tennax» – может быть, по-латыни это и есть «гель для волос». Все молчат. Потому что говорить особенно не о чем.

Я прошелся вокруг стола, читая имена на карточках у приборов. Похоже, что Лайза вообще не придет. На столе не было карточки с именем Лайза. Я сказал Амелии:

– Э… Лайзы не будет.

Амелия улыбнулась и поправила сережку в ухе.

– Все будет в порядке, – сказала она. – Все будет хорошо. Ты отдыхай, получай удовольствие от вкусной еды. – И отвернулась к своей соседке, неразговорчивой рыжеволосой девушке, которая, кажется, знала кого-то, кто работал в том магазине, где Амелия купила шубку.

Весна предугадала мою тоску и неизбывную скуку и придумала новую кухню на французский манер, со шквалом шафрана и мягкими, освежающими дождями. Этот четырехчасовой ужин с пятью сменами блюд обязательно превратится в долгую беседу с абстрактной картиной. В конце концов мы – поколение киви. И, вне всяких сомнений, мясистые зеленые полукружия этого плода, разложенные на белом фарфоре контрапунктом к ромбовидной клубнике, должны что-то значить. А как же настойчивость и упорство? Я мог бы бить себя в грудь и кричать, что я все-таки выдержал испытание «Криптоамнезией» и Лайзой, но кроме этого было и что-то еще, что-то смутное и ускользающее, а я не только не воплотил это в жизнь, но даже еще не составил эскиз. «Короткая юбка» казалась вполне подходящим местом, для того чтобы сидеть и обдумывать этот эскиз. Он еще не оформился, он по-прежнему барахтался в крепких сетях паутины из неясного замысла и предварительных изысканий, а вокруг будто стояли зрители и молча ждали, когда он явит себя миру. Может быть, они заранее копили деньги, чтобы купить себе точно такое же – чем бы оно ни оказалось.

Я смотрел на цветы на столе, на эти изысканные букеты, и меня почему-то одолевала тоска по сумрачному синему кабинету в клубе «Криптоамнезия». Я там не был всего-то полтора дня. Я вспоминал фрезии, которые мне привозят ежедневно, их ненавязчивый аромат, смешанный с запахом свежей воды и целлофана, когда он врывается в кабинет. Думаю, Амелия понимает подобные вещи. А Лайза, скорее всего, нет. Мне бы очень хотелось любить Амелию. Мне тридцать три, я сижу в «Короткой юбке» и не думаю ни о чем, кроме одного имени, которое даже не имя, а кодовый знак – «Лайза». Меня мутит от одного только звучания этого слова. А все остальное – история искусства.