Зулейка Доусон - Форсайты

– У меня сейчас нервы в таком состоянии, что целой порции просто не осилить.

– Таких нервов пожелал бы мне мой портной: «Боюсь, мистер Форсайт, нам придется проявить некоторую либеральность по отношению к вашим меркам». Не упустит случая кольнуть. Видел бы он Боумена.

Энн вспомнился тот самый ас по бракоразводным делам, которого нашел для нее брат. Маленький, кругленький – что в высоту, что в толщину, – с неизменной жестяной коробочкой в кармане жилета, из которой он время от времени доставал леденец с запахом фиалок. Его глаза за толстыми стеклами очков, печальные и похожие на устриц, отвлекали внимание от носа и губ, а нос был острый и хитрый, губы тоже хитрые.

Энн посмотрела на нос и глаза брата, которые были точной копией ее носа и глаз, на прекрасно вылепленный упрямый фамильный подбородок, а под ним чуть обозначившийся второй подбородок. Ей хотелось спросить его, как сообщение в письме – если только это и в самом деле правда – повлияет на исход ее дела. Но она совершенно не представляла себе, в какие слова облечь свой вопрос, даже разговаривая с Джонни. Если брат до сих пор не знает о визите Кита, как же начать рассказ о последствиях этого визита? И спросила:

– Боумен уверен в успехе?

– Это один из вопросов, на которые нет ответа. Прости, что осторожничаю как адвокат, но иначе нельзя. Однако будем исходить из того обстоятельства, что он никогда не возьмется за дело, если не считает, что выиграет его. Далее, Боумен известен именно тем, что выигрывает иски жен.

Энн с нежностью смотрела на брата. «Будем исходить из того обстоятельства… далее…» – ему самому надо представлять дела в суде!

– Однако…

Это бесконечное «однако»!

– Что однако?

– Ну, во-первых, Боумен считает, что у противоположной стороны, возможно, есть что-то про запас.

Энн принялась водить куском камбалы по тарелке.

– Почему он так думает?

– Потому что твое дело ясное и очевидное. Я понимаю Боумена. Ответчик соглашается с обвинениями, соответчик фактически помогает ему поднять белый флаг, но ответчик продолжает защищаться. Полная бессмыслица, разве что им известно что-то, чего не знаем мы.

Даже если известно, все равно бессмыслица, подумала Энн.

– Что еще?

– Существует ряд вопросов, по которым суд, приняв принципиальное решение, может разбираться отдельно, если только нет противоречий в терминах.

Противоречия как раз были, и весьма точно определяли то, что сейчас чувствовала Энн.

– Например, я.

– Боюсь, что так. Присяжные должны захотеть поверить тебе, а они, как всем известно, готовы изменить свое мнение при всяком новом свидетельстве; и только от тебя зависит не дать им такой возможности.

– «Отвечать на все вопросы ясно и четко и сохранять достоинство и спокойствие».

– Именно. Не допускай противоречий.

– Мм… Прямо как на исповеди. Очень уместное сравнение.

Когда Энн вошла в частную клинику, ей предложили подождать в приемной, хотя она пришла в точно назначенное время, потому что не желала оставаться там ни одной лишней минуты. Врач, как выяснилось, задерживался. Перебрав подборку модных журналов со светскими сплетнями, она нашла единственный экземпляр «Пикчер пост» – «Сейчас его цена всего 4 пенса!» – и села в уголок большого зеленого кожаного дивана, каких в приемной стояло три, и на каждом сидела пациентка.

Энн рассеянно перелистывала черно-белые страницы – мелькали пышногрудые старлетки, выходящие из элегантных, последней марки автомобилей, в огромных воронках от бомб играли истощенные дети, между ними появлялись «Наши великие соотечественники – дополнительная серия». Энн то и дело взглядывала на свои часики. И вдруг заметила руку с ярко-красным маникюром и множеством колец на пальцах. Она подняла глаза от журнала и увидела знакомую рыжую меховую шубейку. Ее обладательница, которая во время нынешнего визита держалась гораздо увереннее, широко улыбнулась и подошла к ней. Диван просел под ней, когда она уселась рядом.

– Ну надо же, мы опять встретились! У вас все хорошо, милочка? Опять пришли к доктору Бениону?

Энн неопределенно кивнула, но появление сестры избавило ее от необходимости вступить в столь занимательную беседу.

– Произошла ошибка, я уверена, – прямо призналась Энн, когда врач спросил ее, почему она сочла необходимым прийти на консультацию еще раз.

Он с выражением холодного недоумения полистал историю ее болезни, потом взглянул на нее сквозь полуопущенные веки, словно перед ним была совершенная дурочка, посмевшая усомниться в подлинности двух десятков дипломов, развешанных в рамках по стенам кабинета.

– Никаких сомнений быть не может, миссис Монт. Тем более что определить такую вещь совсем нетрудно. По моим подсчетам, ваш ребенок появится на свет в середине июня.

Энн приехала в Робин-Хилл разбитая, в полном смятении чувств, которые разрывали ее душу. В поезде она то и дело вынимала из кармана пальто письмо и вертела его в руках, как будто от этого напечатанные там слова каким-то чудом могли изменить смысл и сказать ей что-то успокаивающее. Продрогшая до костей, она прошла на кухню, и ее сразу же потянуло к старой чугунной плите, от которой исходило тепло. Она встала перед плитой, не сняв пальто, перчаток и шляпки, зная, что даже здесь, в этом тепле ей не согреться, потом снова вынула из кармана письмо. Сейчас она его сожжет и будет вопреки всему надеяться, что Бенион ошибся. А если он не ошибся, если то, что невозможно и представить, правда, все равно процесс кончится раньше, чем ее положение станет заметно. Кит ни о чем не должен узнать, не должен воспользоваться случившимся, чтобы удержать ее. Повторив в последний раз про себя как заклинание эту короткую, изменившую всю ее жизнь фразу, она наклонилась, чтобы открыть печную дверцу.

– Энн, милая!

Она выпрямилась и, спрятав руку с письмом за спину, повернулась к стоящей в дверях Пенни.

Мачеха казалась еще более юной, чем была на самом деле; лицо у нее раскраснелось, как у школьницы, которая хочет рассказать какой-то важный секрет, голубые глаза сияли.

– Я решила дождаться, пока твой папа вернется домой, но это свыше моих сил, я просто не могу. Это такая радость! Энн, милая! Я уже почти перестала надеяться, и вот наконец… Энн, у меня будет ребенок!

Пенни обняла Энн, и та безвольно подчинилась, не зная, что ответить, лишь скомкала письмо в руке за спиной.

«Люди строят дома, а потом дома начинают формировать людей. Недаром же зал суда, в котором они сидели, так напоминал церковь при привилегированной школе для мальчиков – традиционные панели темного дерева, псевдоготика, – так размышлял баронет, оглядывая помещение ироничным взглядом, в уголках его глаз в эти дни стали заметны морщинки. – Мы сидим смирно, как школьники, с чистыми шеями и в белоснежных воротничках, как того неукоснительно требует надзирательница, изо всех сил стараемся не прислониться спиной к жесткой спинке скамьи и ждем, когда начнется служба, потом стремимся уйти, как только она кончится, и ни минутой позже, при этом подсчитываем, хватит ли у нас денег, чтобы, уходя, положить в ящик для пожертвований».