Би Фэйюй - Лунная опера (сборник)

Когда выпитое дошло до этой критической отметки, Бинчжан начал проявлять беспокойство. Сколько замечательных банкетов было загублено из-за последних двух-трех рюмок, и корень зла крылся лишь в паре фраз, обращенных к красивой женщине. Бинчжан заволновался, он боялся, что директор перегнет палку.

Сколько раз ему приходилось видеть, как порядочные мужчины по вине алкоголя распоясываются перед актрисами. Бинчжан, естественно, переживал, что из уст директора просочится что-нибудь непотребное, еще больше он опасался, что тот начнет бесцеремонно себя вести. Он очень волновался, ведь многие выдающиеся личности совершали промах именно в последний момент и в результате этой своей ошибки страдали в первую очередь сами. Бинчжан боялся, что сам директор уже не утихомирится, а потому начал поглядывать на часы. Директор не придал этому никакого значения, он вытащил сигарету и протянул ее прямо Сяо Яньцю, что выглядело достаточно фривольно. Бинчжана это покоробило, он сглотнул, понимая, что директор много выпил, из-за чего уже не мог себя контролировать. Глядя на рюмку перед собой, Бинчжан напряженно соображал, как бы достойно завершить банкет, чтобы и директор остался в радостном расположении духа, и Сяо Яньцю могла избавиться от его приставаний. Многие распознали намерения Бинчжана, включая и саму Сяо Яньцю. Обратившись к директору, Сяо Яньцю засмеялась:

– Мне нельзя курить.

Директор покивал в знак согласия и зажег сигарету сам.

– Жаль. Ты не сможешь рекламировать мою продукцию на Луне.

Все сидевшие за столом на секунду замерли, после чего разразились громогласным хохотом. Это была не ахти какая шутка, но бывает, что всякая чушь из уст великого человека оказывается смешной.

И тут в разгар этого веселья директор поднялся и сказал:

– Сегодня я остался очень доволен.

Эта фраза прозвучала с намеком на окончание банкета. Директор помахал рукой, подзывая издали своего водителя:

– Уже поздно, проводи уважаемую Сяо Яньцю домой.

Бинчжан изумленно взглянул на директора, он-то переживал, что тот начнет приставать к Сяо Яньцю, но нет. Держался он вполне достойно, разговаривал, как и раньше, внятно, казалось, что он был абсолютно трезвым, будто пол-литра «Улянъе» он залил не в себя, а спрятал в карман. Директор оказался мастером по части приема алкоголя, его умение выпивать было просто сверхчеловеческим, он прекрасно соблюдал чувство меры. Весь банкет с его диковинными блюдами в виде голов феникса, свиных желудков, хвостов барсов, можно сказать, прошел на высоте. Только вот Сяо Яньцю не ожидала, что все так быстро закончится. На миг растерявшись, она поспешила ответить:

– Да я на велосипеде.

– Как можно позволить, чтобы такая актриса ездила на велосипеде, – заметил ей директор.

Соответствующим жестом он пригласил ее воспользоваться машиной, одновременно напомнив водителю, чтобы тот потом вернулся за ним. Сяо Яньцю мельком взглянула на директора и вслед за его водителем направилась к выходу. Покидая банкетный зал, она понимала, что на нее устремлено множество глаз и все внимание наверняка было сконцентрировано на ее походке, из-за этого она чувствовала себя несколько неуклюжей, будто совсем разучилась ходить, но, к счастью, это было скрыто от глаз окружающих. Глядя на силуэт Сяо Яньцю, все ощутили, как резко возвысился ее статус. Популярность этой женщины возросла в разы.

Директор повернулся к столу и завел беседу с руководителем управления культуры, приглашая его в свободное время посетить табачную фабрику. В это время, пытаясь поддержать разговор, встрял Бинчжан:

– Директор мастер по части выпивки, настоящий мастер! – Эту фразу он на одном дыхании повторил раз пять.

Бинчжан и сам не понимал, зачем так умиленно восхищается способностью директора выпивать. Казалось, что в душе он словно чем-то обеспокоен, словно чего-то испугался. Директор улыбнулся, но тему развивать не стал, вместо этого он полез за сигаретой, в очередной раз уходя от разговора.

4

Старая поговорка не врет: если удача хочет тебя разыскать, то, как ни запирайся, она все равно изловчится и пролезет в щель. В этом году счастье можно было вполне попробовать на ощупь, попросту говоря, речь шла о деньгах. А с деньгами и сам пролезешь в любую щель. Казалось бы, ну кто такой этот директор табачной фабрики? В последние годы директоров расплодилось больше, чем ласточек весной, чем саранчи осенью, чем комаров летом и чем снежинок зимой. Так-то оно так, но у директора фабрики имелись деньги, и не просто личные сбережения, так что уже одного этого было достаточно. Однако что касается артистов труппы и людей из театрального училища, то объектом их зависти стала вовсе не Сяо Яньцю, а Чуньлай. Этой девочке на сей раз и вправду привалило огромное счастье.

Чуньлай поступила в театральное училище в возрасте одиннадцати лет и со второго по седьмой класс по пятам ходила за Сяо Яньцю. Все, кто был знаком с Сяо Яньцю, знали, что Чуньлай для нее не только ученица, она практически стала ее дочерью. Сначала Чуньлай училась не на цинъи, а на хуадань [40] , но затем ее силком забрала к себе Сяо Яньцю. На самом деле цинъи и хуадань – это две совершенно разные роли, просто из-за того, что в настоящее время любителей пекинской оперы стало меньше, многие привыкли называть поголовно всех молоденьких персонажей «хуадань». Такого рода путаница, безусловно, сказалась на последующем упрощенном подходе к опере. Если же вникнуть в этот вопрос глубже, то мы выясним, что создавшаяся неразбериха на совести знаменитого актера Мэй Ланьфана. Знающий и талантливый мастер, Мэй Ланьфан в ходе многолетнего сценического опыта синтезировал воедино арии и средства актерской выразительности этих двух амплуа, создав совершенно оригинальную их разновидность – хуашань [41] . В появлении новой роли хуашань проявился новаторский творческий дух Мэй Ланьфана, вместе с тем у последующих поколений возникли дополнительные трудности относительно верного дифференцирования амплуа цинъи и хуадань, четкие границы которых в их понимании стерлись. К примеру, возьмем так называемое выражение «четыре великих дань» [42] . На самом деле весьма опрометчиво было объединять всех четверых под одним этим названием, к ним должна применяться такая формулировка, как «два известных дань и два великих цинъи». Благо еще, что музыкальная драма пришла в упадок и стало уже не суть важным, как различать амплуа цинъи и хуадань. Однако, с другой стороны, для театроведов и артистов такое упрощение внесло изрядную путаницу, ведь цинъи – это все-таки цинъи, а хуадань – это хуадань. Их костюмы, вокально-декламационные, пластические и мимические выразительные средства отличались друг от друга, как небо и земля, это были два цветка, распустившиеся каждый на своем стебельке, которым было уже не дано расти вместе.