Т. Браун - Весеннее пробуждение

– Надеюсь, ты проголодался, – весело провозгласила Пруденс, ставя на огонь чайник.

– Ммм, – ответил Эндрю.

– Что скажешь о визите Ровены? Я очень рада, и она так искренне извинилась.

На самом деле ей не хотелось обсуждать разговор с Ровеной, но, если Эндрю перестанет молчать, она готова говорить о чем угодно. О чем угодно, кроме новостей с фронта.

Эндрю бросил взгляд поверх газеты:

– Если ты довольна, то и я тоже доволен.

Но довольным он не выглядел, думала Пруденс, ставя на стол тарелки. Раньше она закрывала глаза на появившуюся у мужа привычку есть в любимом кресле, но когда это увидела Элинор, то устроила бурный выговор и долго грозила пальцем им обоим.

Теперь Эндрю садился за стол.

Пруденс налила мужу чай, отколола кусочек льда от хранившейся в леднике глыбы и добавила в стакан с водой, которой Эндрю любил запивать еду.

– Еще чего-нибудь хочешь?

– Нет, спасибо, – покачал головой он.

Пруденс хотелось закричать. Все тепло, оставленное приходом Ровены, испарилось под грузом разочарования, тревоги и горя, которые в последнее время приносила их семейная жизнь. Она положила руку на живот. Да, это не тот счастливый и уютный дом, о каком она мечтала для своего ребенка.

Эндрю нахмурился и наклонился к ней:

– С ребенком все в порядке?

Он проявлял должную заботу, но не выказывал и доли того восторга, который ощущала Пруденс при мысли о появлении малыша на свет. Иногда ей удавалось уломать Эндрю прикоснуться к ее животу и почувствовать движение внутри – тогда его лицо освещалось неподдельным изумлением. Только это выражение и поддерживало надежду, что с рождением ребенка дела наладятся.

– Все хорошо, – кивнула Пруденс.

Эндрю уставился в газету и продолжил есть.

Пруденс не могла понять, почему он так сильно упал духом, что даже не хочет с ней разговаривать. Она заходила в Королевский ветеринарный колледж, и там ее заверили, что Эндрю сможет продолжить обучение, когда поправится. Пруденс ринулась с радостными новостями домой, но Эндрю воспринял их с тем же безразличием, как и все происходящее вокруг.

Другие мужчины тоже теряли конечности, но продолжали жить в полную силу, насколько могли. Что же случилось? Порой, при встречах со знакомыми, Эндрю становился почти прежним, но только не с ней. Неужели он все еще злится, что она обратилась за помощью к Бакстонам?

Еда застревала в горле, и Пруденс сделала глоток воды. Она не ощущала вкуса, с таким же успехом можно было жевать опилки. Пруденс отложила ложку и молча наблюдала, как ест Эндрю.

Он поднял голову:

– Ты не голодна?

Продуманный вежливый тон пронзил сердце. Пруденс покачала головой и спросила:

– Что случилось?

Эндрю опустил взгляд на тарелку:

– Все хорошо. Очень вкусно.

Пруденс не выдержала.

– Я говорю не о еде! – закричала она. Тщательно взлелеянная спокойная маска осыпалась на глазах. – Или ты думаешь, что я переживаю об ужине? Что не так с тобой?

Эндрю поджал губы и вилкой указал на ногу:

– Думаю, это очевидно.

– Я не имела в виду твой протез! – снова повысила голос Пруденс. – Что случилось с нами? Ты все еще злишься, что я попросила Викторию о помощи? Или винишь меня в том, что произошло? Почему ты отказываешься поговорить со мной? Мне постоянно кажется, что ты обижен на меня. – По ее щекам потекли горячие слезы. Эндрю повернулся к ней, и Пруденс поразила светящаяся в его глазах боль. – Что случилось? – выкрикнула она.

Его лицо снова стало непроницаемым. Эндрю покачал головой:

– Ничего. Просто… Я гляжу на свой протез и могу думать только о том, как ты побежала к Бакстонам, за моей спиной, словно мы какие-то попрошайки. Словно ты не веришь, что я сам могу со всем разобраться и позаботиться о семье. Когда я на тебе женился, то не знал, что ты будешь так… небрежно относиться к моей гордости. То есть я понимал, что мы принадлежим к разным слоям общества, но никогда не думал, что ты поведешь себя так… подло. И так эгоистично.

Слова упали в разверзшуюся между ними пропасть тяжелыми осколками льда. Пруденс невольно обхватила руками грудь, чтобы защитить себя, но рана уже была нанесена. Она пораженно молчала, пока Эндрю с трудом поднимался со стула.

– Я не голоден. Пойду прилягу.

Пруденс начала вставать, но Эндрю замахал на нее рукой:

– Нет, не надо. Я сам справлюсь.

Она уставилась на свою тарелку, не в силах смотреть, как он медленно, мучительно ковыляет в спальню. Ребенок внутри затрепетал, словно чувствуя ее настроение. Несколько минут Пруденс прислушивалась к издаваемым Эндрю звукам, но вскоре в квартире повисла такая тишина, что было слышно тиканье часов на каминной полке.

Виктория стояла на носу парома. Вдалеке виднелись силуэты британских и французских кораблей, охраняющих заветную полоску воды между Кале и Дувром. Присутствие кораблей придавало уверенности. Работа во Франции закончилась, и Виктория с радостью возвращалась домой. С нее хватило крови, грязи, отчаяния, постоянного, вибрирующего страха, который пронзал ее каждый миг, и сознания, что мужчины под ее опекой умирают и она сама может умереть в любую минуту. Каждую ночь Глэдис плакала перед сном, и хотя Виктория ее не винила, она не могла к ней присоединиться, иначе ей уже не удалось бы остановить рвущийся наружу крик.

Но боль причиняли не только страдания Глэдис, сильнее всего ранили мужские слезы. Тихий плач, вызванный болью, потерей конечностей или смертью товарищей, истекших кровью в шаге от них. Виктория держала их за руку и давала возможность выговориться, хотя прекрасно знала: если бы им довелось встретиться в обществе, солдаты никогда не позволили бы себе подобных грубостей и безобразных подробностей. Но здесь, лежа на железных койках и слушая мучительные стоны других раненых, они нуждались в исповеднике. Поэтому удивительно спокойным голосом делились с ней невообразимыми картинами, которые представали перед ней всякий раз, стоило Виктории закрыть глаза.

Она боялась, что никогда не сможет от них избавиться.

Ко всему прочему добавлялась постоянная тревога за Кита. И эта тревога прогрызала желудок, как застаревшая язва.

Кавалерственная дама Фурс и остальные добровольцы сидели в каютах. Без сомнения, они решили, что Виктория сошла с ума, раз добровольно вышла на продуваемую бодрым бризом палубу, но за последние месяцы она провела слишком много времени в помещении. Ей требовался свежий воздух, чтобы сдуть затянувшую разум паутину.

Конечно, уход за ранеными приносил и положительные эмоции. Сестры милосердия Красного Креста научились ценить менее квалифицированных добровольцев за то, что те могли дать пациентам. Викторию особенно любили в госпитале, ведь она не только прекрасно выполняла свои обязанности, но и читала раненым отрывки из романов и стихи, коих помнила огромное количество. И благодарность этих людей наполняла ее сердце нежностью.