Лия Флеминг - Последний автобус домой

– Это не наказание. Это приказ. У тебя экзамены и репутация нашей семьи. Будь благоразумной. У тебя будет вагон времени на разные поездки после того, как ты сдашь экзамены. Больше я ни о чем не прошу.

– Но я хочу поехать именно сейчас…

– Знаю. Но на это я тебе денег не дам. Желания не всегда исполняются мгновенно. Просто подумай. Будь терпелива. Перед тобой целый мир и целая жизнь.

– Ну, если они сбросят на нас атомную бомбу, то не будет никакого мира и никакой жизни, – протянула Конни.

– Не перечь старшим. У нас больше опыта, нам виднее. Уинстэнли не отправляют свою дочь и внучку с каким-то юнцом в путешествие на фургоне. И довольно об этом.

– Это несправедливо! Уверена, если бы я была мальчиком, ты бы не возражала. Вон, Невилл может спокойно шататься где-то всю ночь, и никто ему слова не скажет.

– Я бы не была столь уверена. К тому же ему исполнилось восемнадцать, у него есть своя голова, и он зарабатывает себе на жизнь. И главное, ему не надо думать об экзаменах.

– Да пусть они провалятся, эти экзамены! Я уезжаю. Раз ты отказываешься мне помочь, попрошу кого-нибудь другого.

Конни подскочила с дивана, сгребла в охапку пальтишко и бросилась к двери, захлопнув ее за собой с такой силой, что чуть не разбила окно. Воцарилась тишина.

Эсма подошла к буфету и глотнула рому. Что такого она ей сказала? Как же Конни может быть насколько глупой, чтобы поставить на карту все ради какого-то каприза мальчишки из семейства Горманов?

Она откинулась на спинку дивана и вздохнула. Тут может быть только одно объяснение. Конни по уши влюбилась, впервые в жизни. Самое опасное время!.. И ничем ее теперь не урезонить. Внезапно Эсма перепугалась.

В то утро, когда Конни предстояло сдавать экзамен по истории, тетя Сью поднялась очень рано. Это был чудесный июньский день, ярко-голубое небо не омрачено ни единым облачком. Ей хотелось, чтобы девочка хорошо позавтракала перед трудным испытанием.

Хорошо хоть, что эта девочка переночевала наконец дома и пораньше отправилась спать, помыла посуду и прибралась без обычных своих причитаний. Даже зашла к Якобу, а потом сказала, что ей надо собраться с мыслями, и отправилась к себе, попросив не будить ее рано.

После замужества Джой Сьюзан терзалась одиночеством: девичьих голосов в доме так не хватало, а доктор Фридман почти все время проводил в своей комнате. Однажды они сходили вдвоем в открывшийся в городе китайский ресторан. Еда, конечно, не была похожа на бирманскую, но какие-то ароматы специй, доносившиеся с кухни, всколыхнули в ней воспоминания о доме. Прошлая жизнь, не связанная с Фредди, забылась так быстро, почти совсем стерлась из памяти. Она ведь теперь английская леди. А Якоб просто добрый товарищ, и это очень хорошо, что в доме есть порядочный мужчина. Гораций Мильбурн оказался склизким пронырой, вечно за всеми подглядывал, в другой раз будем внимательнее относиться к рекомендациям при выборе постояльцев. Надо быть осторожней, если осталась совсем одна. Анна так мечтала о собственном доме: можешь принадлежать себе самой, приходить и уходить, когда захочется, и чтобы никакого проходного двора, как сейчас у них. Ах, как же хочется, чтобы Анна была сейчас рядом – погрузилась бы в чтение какой-то газеты или бормотала бы что-то себе под нос, изобретая приправы по-гречески, поострее. А теперь в доме слишком тихо и пусто. Ах, если бы услышать сейчас хоть перепалку Анны и Конни!..

Сьюзан вздохнула. Она уверена, Джой ждет ребенка. Какое это счастливое событие, страшновато только, что ее девочка такая худенькая и болезненная на вид…

Сью постучалась в дверь Конни:

– Восемь часов! Петушок пропел давно, пора вставать!

Никто не отозвался.

– Конни, просыпайся, опоздаешь! Такой важный день!

И она робко открыла дверь. В комнате было прибрано. Слишком прибрано. Пахло прокуренной одеждой и духами. Постель была расправлена, но видно, что на ней никто не спал. Простыни были прохладными.

– Конни?!

Может быть, она в новой маленькой ванной комнате? Но дверь в ванную распахнута…

– Якоб! – громко позвала она, бегом спускаясь по лестнице.

Доктор Фридман складывал бумаги в портфель.

– Ты видел, как Конни вышла из дома?

– Нет. – Он посмотрел на нее озадаченно. – Но вчера вечером она одолжила у меня десять фунтов и попросила карту. Я так понял, она собирается куда-то отправиться на каникулах, когда сдаст экзамены. Еще она попросила свои документы и паспорт, все бумаги, которые связаны с ее рождением и оформлением в семье. А что случилось? Я что-то сделал не так?

– Нет… Просто ее школьная сумка и школьная форма – на месте. Кровать пуста. Сейчас посмотрю, где ее старый рюкзак, он валялся под лестницей… О нет, только не в день первого экзамена!!! Она ведь не могла уехать, не сказав нам ни слова?.. Я позвоню Джой. Она наверняка в курсе.

Сью вся дрожала от мысли, что Конни их одурачила.

Но Джой ничего не знала, голос ее звучал сонно и неуверенно:

– Попробуй позвонить бабуле. Может, она знает?

Услышав новости, Эсма издала стон.

– Ах, дерзкая девчонка! Я же запретила ей ехать!

– Куда ехать?

– В Швейцарию, на какой-то рок-н-ролльный концерт со своим приятелем и его группой.

– Тот певец на свадьбе… Так она сбежала с ним? – Дрожь колотила Сьюзан все сильнее. – Только не Конни… Только не в день экзамена! Анна перевернется в могиле. Как она может поступать так недостойно?! Почему ты мне ничего не сказала?

На другом конце провода повисла пауза.

– Я думала, моего запрета достаточно. Но, кажется, молодое поколение ни в грош не ставит советы старших. Все это закончится слезами, и нам придется собирать обломки. Ну что за непослушный щенок, всех нас позорит! Вот еще Айви узнает и будет нам потом годами эту историю припоминать. Просто отшлепала бы ее сейчас, без всяких разговоров!

– Дорогая Эсма, постарайся не волноваться, смотри, чтобы давление не подскочило. Ты же знаешь, что сказал доктор, – опомнилась Сью. – Выпей таблетку и приляг, а мы постараемся разобраться.

Якоб налил ей крепкого черного чаю без молока. Сью села на стул, вдруг почувствовав слабость и опустошенность. Она так старалась заботиться о Конни, но та была так переменчива: то сплошное добродушие и готовность помочь, а то хлопок дверью без объяснений и гнетущая тишина, а потом часами торчит в своей комнате, слушая эти ужасные пластинки. Совсем перестала навещать Джой или писать письма Розе, как это делала раньше. Устроила себе какой-то бедлам на чердаке. Говорит – сочиняет музыку. Но Моцарт не писал ничего подобного!

– Ох, Якоб, что же я сделала не так? – вздохнула она.

Доктор Фридман, в старом твидовом пиджаке и вельветовых штанах, вытершихся на коленях, стоял в дверном проеме. В ответ на ее слова он улыбнулся: