Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана

Джеймсу, несмотря на то что почти год он жил с нами под одной крышей, в комнату новобрачных заходить не дозволялось, поскольку он не был родственником – да к тому же был мужчиной.

Поэтому сидел он в компании Исмераи, Пира Хедери и нескольких друзей Шир Ахмада и выглядел потерянным, ибо некому было переводить для него их разговоры.

Джеймс прожил в Афганистане больше двух лет, но его дари так и не продвинулся дальше нескольких фраз, которые он выучил еще в свой первый приезд, – таких как «здравствуйте», «как поживаете», «где здесь туалет» и «отведите меня к вашему главному».

И обходился он, в основном, бурной жестикуляцией и карманным словарем, который всюду носил с собой.

Оставалось только гадать, сколько времени у него ушло на то, чтобы задурить своими сандвичами голову Пиру Хедери…

Когда мне немного полегчало – и уже не было нужды бегать по ресторану полуголым, – Исмераи попросил меня сходить за Шир Ахмадом и привести его в мужскую комнату. Видимо, собрался вручить ему подарок.

Я, конечно же, сходил – просьбы старика надо уважать, к тому же мне страшно хотелось посмотреть, что там за подарок. Джорджия уже подарила моей матери мобильный телефон, чтобы она могла звонить Мине, когда пожелает, и это было совершенно замечательно. Но при попытке представить, что могли принести к праздничному столу Исмераи и Хаджи Хан, воображение мне отказывало.

Когда я вошел и пригласил Шир Ахмада пойти со мной к мужчинам, он встал и извинился перед женщинами за то, что оставляет их, хотя мне показалось, что в глубине души он был даже рад – его голова, наверное, уже звенела от их болтовни.

Мы медленно двинулись туда, где ждал нас Исмераи. И добрались не скоро – слишком много рук пришлось пожать новобрачному по пути.

А когда добрались, Исмераи попросил Шир Ахмада сесть и вручил ему белый конверт.

– От Хаджи Хана, – сказал старик. – Он просит прощения за то, что не пришел лично отпраздновать с вами вашу свадьбу, но его призвали в Шинвар некоторые неотложные дела.

Шир Ахмад поблагодарил Исмераи, сказал еще несколько теплых слов и открыл конверт. Внутри оказалось четыре или пять листов бумаги, с виду – документы.

Мой новый отец взглянул на Исмераи растерянно.

Я взглянул на Исмераи разочарованно. Ибо ожидал увидеть деньги.

– Это контракт, – сказал старик.

– А, контракт… – сказали все мы, продолжая пялиться на Исмераи.

Он засмеялся, взял из рук Шир Ахмада бумаги и неторопливо объяснил, что это такое.

Оказалось, Шир Ахмад и Хаджи Хан стали деловыми партнерами – вступили в совместное владение только что открывшимся в Кабуле интернет-кафе.

После свадьбы мама со своим мужем ушла обустраивать наш новый дом для новой жизни. Мы же все вернулись в Вазир Акбар Хан.

Дома Джорджия, Джеймс и Мэй открыли бутылку вина, потому что всем им срочно «требовалось выпить», и по очереди принялись убеждать меня, что на эту неделю мне лучше перебраться в комнату Джеймса, как в прошлый раз.

– Тебе будет не так одиноко, – объяснила Джорджия, выйдя из кухни с чаем для меня в руках.

– И мама твоя хотела бы этого, – пустила в ход шантаж Мэй.

– Повеселимся! – воскликнул Джеймс.

Но я решительно отказался.

Я уже стал старше, и мать всего лишь переехала в другой дом, а не лежала при смерти – в отличие от прошлого раза, когда она вынуждена была оставить меня с иностранцами. Кроме того, в комнате у нее стоял телевизор, который и тянул меня туда со страшной силой.

Они еще поныли и поуговаривали меня, но я был тверд, забрал свой чайник и оставил их наедине с вином, чтобы расположиться в комнате матери и получить наконец хоть немного покоя. И, перекладывая подушки так, чтобы удобнее было смотреть телевизор, почувствовал себя чертовски взрослым.

– Вот это жизнь! – сказал я себе, растянувшись на маминой кровати и отхлебнув чаю.

Потом поправил подушку за спиной и приготовился насладиться фильмом, который вот-вот должен был начаться.

Через восемь часов меня разбудил голос Джорджии, звавшей завтракать.

Телевизор молчал, поскольку ночью вырубилось электричество, и, когда до моего сознания дошло, где я нахожусь, я понял, что заснул всего через каких-то пять минут после начала фильма. И это меня слегка раздосадовало – надо же так бездарно тратить свою нежданную свободу!..

Выбравшись из кровати, я умылся, переоделся и отправился завтракать в большой дом.

В гостиной была одна Джорджия. Мэй уже ушла на работу, а выхода Джеймса из спальни не приходилось ждать еще часа три, по меньшей мере.

– Хорошо спалось? – спросила Джорджия, пододвигая ко мне тарелку с хлебом и мед.

– Да, спасибо, а тебе?

– Тоже хорошо, спасибо.

Я налил себе чашку сладкого чая.

– Ну, как тебе понравилась свадьба? – спросила Джорджия.

– Очень. Здорово было. А тебе понравилось?

– Да, – согласилась она. – Это было здорово.

Дальше мы завтракали в молчании, а потом приехал Массуд, чтобы отвезти Джорджию в ее офис, а я забрался на велик и покатил в школу.

В компании Джорджии находиться всегда было приятно, но никто из нас на самом деле не был «жаворонком».

Как обычно, после уроков я поехал в магазин, чтобы отработать свои деньги, сколь бы малы они ни были, и подразнить Джамилю, пока она не ушла в школу.

– Я вчера прочитал, что Шарук Хан женился на мужчине, – сообщил я ей.

– Где прочитал? – спросила Джамиля. – В специальной фавадовской вральной газете?

– Нет, в индийской, конечно.

– Очень смешно, – сказала она, поправляя платок перед тем, как выйти за дверь.

– Я знал, что тебе понравится, – засмеялся я. – Увидимся после школы, Джамиля.

– Если увидимся, – ответила она по-английски, делая пальцами знак, которому научил меня Джеймс и которому я научил ее.

Пока она стояла на пороге, я заметил вдруг, что она стала уже выше меня, и нисколько этому не обрадовался.

Когда мы только переехали в дом к иностранцам, я сделал на двери своей комнаты зарубку, но с тех пор как будто совсем не подрос и начинал уже нервничать все сильнее и сильнее, опасаясь, не останусь ли я в конце концов карликом, таким же, как тот, что жил в доме у Хаджи Хана.

Даже Джахид, когда мы встретились на свадьбе, успел пройтись по поводу моего роста, поприветствовав меня словами:

– Эй, коротышка! – хотя и сам был далеко не великан.

Я, конечно, сделал вид, что меня это не тронуло, но досаду на самом деле испытал.

– Сколько тебе лет? – спросил Пир Хедери, когда я упомянул при нем о своих опасениях.

– Не знаю, – пожал я плечами, – может, десять, а может, одиннадцать.

– А, ну в таком случае, мальчик, тебе не о чем беспокоиться. Поговорим об этом снова, когда тебе стукнет двадцать пять или двадцать шесть, а ты все еще будешь ростом с больного теленка.