Э. Джеймс - Пятьдесят оттенков свободы

Я киваю. Кристиан ерзает в кресле, но благоразумно ничего не говорит.

Дверь снова открывается, и входит молодой доктор в ярко-голубом операционном костюме. Врач выглядит уставшим и измученным.

Кровь отливает от головы. Я неуклюже поднимаюсь.

– Рэй Стил, – шепчу я, а Кристиан встает рядом со мной и обвивает рукой за талию.

– Вы его ближайшая родственница? – спрашивает доктор. Его ярко-голубые глаза почти такого же цвета, как и больничная форма, и при иных обстоятельствах я бы нашла его привлекательным.

– Я его дочь, Ана.

– Мисс Стил…

– Миссис Грей, – прерывает его Кристиан.

– Прошу прощения, – запинаясь, говорит доктор, и у меня мелькает желание пнуть Кристиана. – Я доктор Кроув. Состояние вашего отца стабильное, но критическое.

Что это значит? Ноги подкашиваются, и только твердая рука Кристиана не дает мне свалиться на пол.

– У него несколько внутренних повреждений, – говорит доктор Кроув, – главным образом диафрагмы, но нам удалось устранить их, и мы сумели спасти селезенку. К сожалению, во время операции из-за потери крови он пережил остановку сердца. Нам удалось снова запустить сердце, но пока состояние вызывает озабоченность. Однако больше всего нас беспокоит то, что у него сильная контузия головы, и томограмма показывает опухоль в мозгу. Мы ввели пациента в искусственную кому, чтобы он был неподвижен. Будем пока наблюдать.

Повреждение мозга? Нет.

– Это стандартная процедура в таких случаях. Пока остается только ждать.

– И каков прогноз? – холодно спрашивает Кристиан.

– Мистер Грей, в данный момент трудно сказать. Возможно, он полностью поправится, но это в руках божьих.

– Как долго вы будете держать его в коме?

– Зависит от реакции мозга. Обычно семьдесят два или девяносто шесть часов.

Так долго!

– Могу я его увидеть? – шепчу я.

– Да, вы сможете увидеть его примерно через полчаса. Его переведут в отделение интенсивной терапии на шестой этаж.

– Спасибо, доктор.

Доктор Кроув кивает, поворачивается и уходит.

– Что ж, он жив, – шепчу я Кристиану. И слезы снова катятся у меня по лицу.

– Сядь, – мягко приказывает Кристиан.

– Папа, думаю, нам лучше уйти. Тебе надо отдохнуть. Больше мы пока все равно ничего не узнаем, – говорит Хосе мистеру Родригесу, который уставился на сына невидящим взглядом. – Можем снова приехать вечером, после того как ты отдохнешь. Ты не против, Ана? – Хосе поворачивается и умоляюще смотрит на меня.

– Конечно, нет.

– Вы остановились в Портленде? – спрашивает Кристиан.

Хосе кивает.

– Вас надо подвезти?

Хосе хмурится.

– Я вызову такси.

– Люк может вас отвезти.

Сойер встает, и Хосе смотрит недоуменно.

– Люк Сойер, – проясняю я.

– А… конечно. Да, было бы неплохо. Спасибо, Кристиан.

Я обнимаю мистера Родригеса и Хосе.

– Крепись, Ана, – шепчет Хосе мне на ухо. – Он сильный и здоровый мужчина. Перевес на его стороне.

– Надеюсь. – Я крепко обнимаю его. Затем, отпустив, снимаю куртку и вручаю ему.

– Оставь, если замерзла.

– Нет, уже все в порядке. Спасибо. – Нервно взглянув на Кристиана, вижу, что он бесстрастно взирает на нас. Потом берет меня за руку.

– Если будут какие-то изменения, я сразу дам вам знать, – говорю я, когда Хосе везет каталку отца к двери, которую Сойер держит открытой.

Мистер Родригес поднимает руку, и они приостанавливаются в дверях.

– Я буду за него молиться, Ана. – Голос его дрожит. – Было так здорово возобновить наше общение после стольких лет. Он стал мне добрым другом.

– Я знаю.

С этим они уходят. Мы с Кристианом одни. Он гладит меня по щеке.

– Ты бледная. Иди сюда.

Он садится и сажает меня к себе на колени, и я с готовностью принимаю его объятия. Прижимаюсь к нему. Я ужасно подавлена несчастьем с отчимом, но глубоко признательна мужу за то, что он приехал, чтобы утешить меня. Он мягко гладит меня по волосам и держит за руку.

– Как «Чарли Танго»? – спрашиваю я.

Он усмехается.

– О, он просто яр, – говорит он с тихой гордостью в голосе. Я по-настоящему улыбаюсь впервые за несколько часов и озадаченно гляжу на него.

– Яр?

– Это из «Филадельфийской истории». Любимый фильм Грейс.

– Не видела.

– Кажется, он есть у меня дома на диске. Можем как-нибудь вместе посмотреть. – Он целует мои волосы и снова улыбается.

– Могу я убедить тебя что-нибудь съесть?

Я перестаю улыбаться.

– Не сейчас. Сначала хочу увидеть Рэя.

Плечи его тяжело опускаются, но он не настаивает.

– Как тайваньцы?

– Сговорчивы.

– В чем сговорчивы?

– Позволили мне купить судостроительный завод за меньшую цену, чем я готов был заплатить.

Он купил судостроительный завод?

– Это хорошо?

– Да, это хорошо.

– Но я думала, у тебя уже есть судостроительный завод. Здесь.

– Есть. Тот мы будем использовать для производства оснащения. А корпуса строить на Востоке. Так дешевле.

– А как насчет рабочих здешней верфи?

– Переведем их на другую работу. Думаю, нам удастся свести сокращения к минимуму. – Он целует меня в волосы. – Посмотрим, как там Рэй?

Отделение интенсивной терапии на шестом этаже строгое, стерильное, функциональное, здесь пищат аппараты и люди переговариваются шепотом. Четыре пациента помещены каждый в отдельный высокотехнологичный бокс. Рэй – в дальнем конце.

Папа.

Он кажется таким маленьким на большой кровати, в окружении всей этой аппаратуры. Для меня это шок. Мой папа никогда не был ни маленьким, ни слабым. Изо рта у него торчит трубка, и обе руки подсоединены к капельницам. На одном пальце – маленький зажим. Я рассеянно гадаю, для чего это. Нога лежит поверх простыни, заключенная в голубой гипс. Монитор показывает его сердечный ритм: пип-пип-пип. Сердце бьется сильно и ровно. Это я знаю. Медленно подхожу к нему. На груди – широкая белоснежная повязка, которая скрывается под тонкой простыней.

Папочка.

До меня доходит, что трубка, натягивающая правый угол рта, ведет к вентилятору. Его гудение сплетается с писком сердечного монитора в настойчивый, монотонный ритм. Вдох, выдох, вдох, выдох, происходящие одновременно с писком аппарата. На экране четыре линии, отражающие работу его сердца, каждая равномерно бежит поперек, ясно демонстрируя, что Рэй все еще с нами.

Ох, папочка!

Хоть рот и искажен вентиляционной трубкой, Рэй выглядит спокойным и умиротворенным. Словно крепко спит.

Хорошенькая медсестра стоит в сторонке, следя за мониторами.

– Можно мне к нему прикоснуться? – спрашиваю я ее, неуверенно протягивая руку.

– Да. – Она улыбается доброй улыбкой. На бейджике написано «Келли Н. Р.», и ей, должно быть, двадцать с небольшим. Она блондинка с темными-претемными глазами.