Джули Мёрфи - Пышечка

Может, леденец – это и не записка в обувной коробке, но сердце у меня так и выпрыгивает из груди.

Я снимаю обертку и размышляю, не отправить ли сообщение Эллен, однако в конце концов откладываю телефон экраном вниз, потому что не могу придумать, что написать.

Сажусь на стул, откидываюсь на спинку и смакую леденцовую сладость. Может, прямо сейчас Эл занимается сексом. Может, она уже официально не девственница, а я даже не в курсе. Интересно, говорила ли она с Кэлли после моего ухода. Наверняка. Уж та точно знает, что написать по такому поводу.

Покончив с леденцом, я выкидываю палочку и обертку в мусорное ведро, а телефон засовываю в лифчик. Когда я иду через кухню, грудь начинает жужжать и вибрировать. Остановившись, я проверяю, что там, прежде чем выйти в зал.

ЭЛЛЕН: немного нервничаю. позвоню позже

ЭЛЛЕН: ну, после

Я: ты будешь по-настоящему сексуальным котенком, мяяяяяяяяу

ЭЛЛЕН: ты лучшая. может, приеду к тебе переночевать, обсудим. чмок

Губы у меня сами собой расплываются в липкую леденцовую улыбку. Засунув телефон обратно в лифчик, я поднимаю глаза и замечаю, что Бо буквально пялится на меня. Пару секунд спустя я понимаю, как это нелепо – шарить рукой у себя в груди на глазах у парня, который тебе нравится.

На меня всю жизнь пялятся, поэтому я знаю: если в этот миг посмотреть человеку прямо в глаза, он инстинктивно отведет взгляд. Но Бо продолжает на меня смотреть, будто не испытывая никакого смущения.

Краска заливает мне щеки. Я вытираю губы тыльной стороной ладони и возвращаюсь к работе: пора закрываться.

Рон отпускает Маркуса за несколько минут до конца смены, потому что его ждет Тиффани, которая почему-то злится. Сам Рон возится с бумажками в офисе, Бо моет пол на кухне, а я натираю прилавки.

– Осторожно, – говорит Бо, – у тебя за спиной мокро.

Я делаю аккуратный шаг в сторону, чтобы не поскользнуться, и смываю с рук жир в большой раковине. Я уже освободилась, но продолжаю суетиться, дожидаясь, пока закончит Бо, и набираю для него воды, чтобы он замочил на ночь швабру, как любит это делать Лидия.

– Эй, вы двое, марш домой! – кричит Рон. – До завтра!

Я чуть ли не бегом бросаюсь к шкафчику за вещами, будто боюсь, что Бо уйдет без меня. Потом выхожу за ним со служебного входа – он придерживает дверь, и мне приходится нырнуть у него под рукой. Между прочим, от него даже не пахнет плохо. И как ему это удается – весь вечер переворачивать бургеры и не провонять фастфудом?

Мы молча идем к парковке, и, когда его рука случайно касается моей, я пытаюсь представить, что бы почувствовала, если бы он поймал меня за руку и наши пальцы бы сплелись.

Мы останавливаемся у моей машины, и я оборачиваюсь к нему.

– Спасибо за леденец.

Не глядя на меня, Бо запрокидывает голову к небу.

– Спокойной ночи, Уиллоудин.

Мне даже не приходится расспрашивать Эл: она сразу же выкладывает все кровавые подробности прощания с девственностью. Они сделали это в спальне Тима, потому что его мама уехала к бабушке, а у отца-полицейского была ночная смена.

Мы выключили свет и лежим нос к носу в моей кровати.

– Как это было? – спрашиваю я. – Не само по себе, а в смысле, что ты чувствовала?

Эл на секунду закрывает глаза.

– Ну… я чувствовала, что у меня все под контролем. – А потом открывает. – И чувствовала себя любимой. Но вообще было даже забавно.

– В смысле?

– Мы занялись взрослым делом – по-настоящему взрослым, но остались собой. Смеялись и шутили. Я думала, что почувствую себя совершенно другим человеком, но я все та же – всего лишь я. И я приняла решение, которое уже не отмотать назад.

Я киваю. Киваю изо всех сил, потому что наконец понимаю, о чем она говорит.

Эллен касается моих щек кончиками пальцев, и только тут я осознаю, что у меня по лицу текут редкие слезинки. Она прижимается своим лбом к моему, и я даже не знаю, кто из нас засыпает раньше.

•

Несмотря на то что реквизит конкурса красоты заполняет весь мой дом, в остальном следующие несколько недель проходят вполне терпимо. Чаще всего я работаю с Роном, иногда – с Лидией. По понедельникам и средам жизнь хороша, а вот в пятницу и субботу хочется сдохнуть. Мы работаем до полуночи, и маму это выбешивает, но что поделать.

Вечером в пятницу, перед закрытием, в столовую входит Рон с несколькими стопками стаканчиков, упакованными в пленку.

– Новые стаканчики, – провозглашает он, опуская их на прилавок.

– А что не так со старыми? – спрашиваю я.

Он снимает пленку с одной стопки и протягивает мне красный стаканчик. На нем наша эмблема, а под ней напечатано курсивом: «Официальный спонсор конкурса красоты „Мисс Люпин г. Кловера“» . Иногда этот конкурс напоминает мне Рождество: мы вечно пытаемся начать праздновать его все раньше и раньше, так что он грозит растянуться на весь год.

– Заходила девушка из комитета твоей матери, ну и так как в семьдесят седьмом году победительницей была моя мама… В общем, я не мог упустить возможность поддержать главное событие нашего городка.

Я хмурюсь.

– И что, ты предлагаешь выкинуть наши абсолютно нормальные стаканчики только потому, что теперь у нас есть эти?

Рон пожимает плечами.

– Долей, пожалуйста, соку в кулеры до конца смены, ладно?

Вечно я забываю о чудовищных шести месяцах перед конкурсом красоты. Он потихоньку заполняет весь мой мир – так, что становится трудно дышать.

Мы закрываемся; Маркус и Рон садятся за руль и выезжают с парковки, прежде чем мы с Бо доходим до своих машин.

Я отпираю дверь (позволить себе брелок, открывающий ее дистанционно, я не могу), когда Бо говорит:

– Сегодня будет звездопад. Только маленький.

Я бросаю сумку на пассажирское сиденье.

– Откуда ты знаешь?

– От мачехи. Она спец по звездам и астрологии.

Я почти ничего не знаю об астрологии, только то, что мамина церковь считает ее ведьмовством.

Не успев подумать, я вновь захлопываю дверь.

– Никогда не видела звездопадов.

Бо кивает на кузов своего пикапа.

– Давай дождемся.

На парковке гаснет свет. Я со свистом втягиваю воздух. Так вот оно – то ощущение, когда твоя жизнь набирает обороты.

– У тебя там есть на чем сидеть?

Бо включает радио и вытаскивает из кабины форменную школьную куртку «Святого Креста»:

– Вот, возьми.

Он демонстративно зажмуривается, пока я карабкаюсь в кузов. Надеюсь, он и правда не смотрит, потому что слово «карабкаюсь» и мое полиэстровое рабочее платье, очевидно, не должны встречаться в одном предложении. Он подает руку, и, признаюсь без стеснения, я притворяюсь, что помощь мне нужна.

Я с удивлением отмечаю, насколько мозолистые, натруженные у него руки. Мне нравится, когда они касаются моей кожи. Я уже сижу, но как же сложно его отпустить.