Яков Шехтер - Есть ли снег на небе

Ангелом его прозвали за полную отрешенность от дел этого мира. Завернувшись в таллит, увенчанный короной тфиллин, ребе Авраам проводил дни и ночи погруженный в тайны каббалы. Небесные пути были ему знакомы куда лучше улиц Фастова, в котором располагалась его резиденция. Стоит ли добавлять, что образ жизни ребе Авраам вел более чем скромный, и поэтому прикатить к нему в экипаже казалось хасидам верхом неприличия. Самым правильным и достойным было бы прийти пешком, и раньше Шимон с Реувеном так и поступали. Но годы берут свое, и месить грязь украинских дорог друзьям было уже не по силам.

Эта поездка вышла незапланированной. Обстоятельства заставили. У каждого еврея свои беды, а вот дверь спасения у всех одна – ребе. Шимон имел неосторожность взять большую ссуду, деньги принесли прибыль, но непредвиденные обстоятельства съели приварок дочиста. Вырвать из бюджета столь солидную сумму для возврата долга Шимон не мог, поэтому приходилось без конца одалживать и возвращать, просить об отсрочке и снова переодалживать – в общем, сплошная головная боль. В конце концов он решился на поступок: продать лесоторговое дело, на вырученные деньги погасить долг и зажить спокойно. От Ангела Шимон ждал совета и благословения.

Реувена точила другая беда, худшая из тех, которыми мир награждает мужчину: его жена обладала невыносимо вздорным характером. Скандальная без повода и сварливая без причины, она буквально сводила Реувена с ума.

– Соли тебе в глаза, а перцу в нос, – неслось из открытого окна в спину мужу, направлявшемуся на утреннюю молитву.

– Солому в рот, а щепку в ухо, чтоб не знал, что первым вынуть, – приветствовала она Реувена после полуденной молитвы.

– Я тебя так люблю, что не пожалела бы для тебя даже собственной смерти, – объявляла жена после ужина.

– Ты мое сокровище, мой клад. И место твое, как у настоящего клада, в земле, – желала она на сон грядущий.

Реувен терпел много лет, и вот терпению пришел конец. Он твердо решил разводиться и ехал к Ангелу за советом и благословением.

Лес кончился, дорога вилась по равнине, тусклый свет, лившийся через разрывы в тучах, наполнял ее от земли до самого верха, как вода наполняет стакан. Равнина казалась бескрайней, серую полосу низких строений на горизонте с трудом можно было отличить по цвету от неба.

– Вон там Фастов. – Балагула уверенно ткнул пятерней в сторону строений. – Скоро приедем.

Очереди пришлось дожидаться почти до вечера. Слава Богу, не до утра! Помогло согласие друзей зайти к ребе вдвоем. Обычно посетители хотят остаться с праведником наедине, дабы без стеснения беседовать о своих заботах. Но Шимон и Реувен во всех подробностях были осведомлены о беде товарища и не держали друг от друга тайн.

Ребе Авром прочитал два квитла, задал несколько вопросов, а затем прикрыл лицо краем таллита и надолго задумался. Наконец он снял таллит с головы и внимательно посмотрел на друзей.

Шимон хорошо помнил рассказы других хасидов о всепроницающих глазах ребе, от которых не скроешь ни одной мысли. О священном трепете, охватывающем человека, когда Ангел останавливал на нем свой взгляд. Увы, он ни разу не испытал ничего похожего. Ребе Авраам смотрел на своих хасидов, как отец смотрит на детей, учитель на учеников, умудренный жизнью старший товарищ на друзей по несчастью.

– Вот что, – негромко произнес он. – Если вы спрашиваете моего совета, то Шимону не стоит продавать лесоторговлю, а Реувену надо отложить в сторону мысли о разводе.

Вот так да! Одной фразой ребе отмел хорошо обоснованные построения, логически безупречные доводы, тщательно подобранные доказательства. Цадик говорит «нет», а это значит, что через его уста сам Всевышний говорит «нет».

Друзья оставили Фастов в дурном настроении. По дороге они пытались хоть как-то утешить друг друга.

– Наверное, – предполагал Шимон, – ребе Авраам увидел, что все образуется само собой и не нужно принимать столь драматические шаги.

– Да, – соглашался Реувен, – к своим болячкам мы уже притерпелись, кто знает, какую новую холеру можно заработать, расставшись со старой лихоманкой.

И пошла, покатилась своим чередом привычная, налаженная жизнь. Неделя привычно следовала за неделей, выстраивались один за другим месяцы, прошел почти год со дня разговора с праведником, а никакого облегчения не наступало, и не было заметно даже малейших признаков его приближения.

В один из дней, когда кредиторы особенно яростно вцепились в израненную грудь Шимона, он не выдержал. Ну ведь все, все просто идеально сходилось: с одной стороны, озверевшие заимодавцы, с другой – необычно щедрое предложение о покупке. Шимон продал лесоторговое дело, закрыл долги и, вложив оставшиеся деньги в торговлю зерном, резко увеличил оборот капитала. Как ни посмотри, блестящая финансовая операция!

Узнав о поступке товарища, Реувен пришел домой в смятенных чувствах. С одной стороны, слово ребе – золотое слово. А с другой – столь явный финансовый успех без помощи Всевышнего невозможен. Вот и думай, вот и гадай. Он попробовал поделиться своими сомнениями с женой, но в ответ услышал знакомую песню:

– Чтоб на твоих кишках вешали белье! Чтобы не ты ребе квитлы писал, а врачи для тебя рецепты!..

Реувен только рукой махнул, взял с полки том Талмуда и постарался так глубоко уйти в чтение, чтобы не слышать скрипучего голоса жены:

– Чтоб ты не узнал унижений и хворей старости! Чтоб я таки умерла, а ты женился на дочери ангела смерти!..

Прошло несколько месяцев, и богач Шимон заболел. Скрутила его беспощадная желудочная хворь, кожа сделалась желтой, точно лимон, глаза погасли, а ноги перестали держать еще совсем недавно крепкое тело. Разумеется, о поездке в Фастов речь уже не шла, и Шимон передал с Реувеном записку ребе с просьбой о помощи. О том, что он поступил вопреки его совету, Шимон указывать не стал. Ребе и сам все поймет.

К Фастову подъезжали на вечерней заре. Его невысокие дома чернели на фоне зеленого неба, вечерние звезды, переливаясь, низко висели над крышами.

«Прошел год, – думал Шимон. – За целый год у меня ничего не изменилось к лучшему, а для Реувена темнота стала еще гуще. Почему ребе помешал нам спастись? Неужели нам всю жизнь суждено мыкаться и бедствовать?»

На пороге дома Ангела сидел рыжий кот с мрачными глазами. Он неодобрительно зыркнул на поднимавшегося по ступенькам Реувена и в знак неодобрения принялся чесать задней лапой правое ухо.

– Брысь, нечистое животное! – вскричал хасид.

Все, происходящее по пути к ребе, вовсе не случайность. Всевышний говорит с нами скрытым языком примет, и тому, кто умеет их читать, открывается многое. Рыжее паскудство на пороге ничего хорошего не предвещало.