Имма Мунсо - Человек слова

Я не даю ему закончить фразу. Перебиваю и спокойно рассказываю историю болезни (лампочка упала и разбилась, что очень странно, потому что я не помню, чтобы разжала руку хоть на секунду), спрашиваю: «А защемление?» Врач протягивает руки, будто собирается подхватить меня, и это очень странно, потому что я не чувствую, что наклоняюсь, что падаю, напротив, я слышу, как автомат во мне говорит о необычной боли при защемлении. Мне нужны объяснения, а не объятия. «Послушайте, – говорю, – неужели это может быть из-за внезапного сдавливания спинного мозга при защемлении?» Мне всё равно, говорю ли я чушь, так или иначе я хочу донести до врача скорой следующую информацию: «Было два варианта: метастазы или защемление. Метастазы исключены. У вас остался только второй вариант. Так объясните мне, как защемление могло привести к этому».

Однако врач не понимает намёка. Он говорит: «Это обычный сердечный приступ. Избежать повреждения мозга можно только в первые секунды, но если момент упущен, то сделать уже ничего нельзя – изменения необратимы». (Обычный? Как это обычный? Для кого обычный?) Врач продолжает: «Мы очень часто с этим сталкиваемся». Моя карта бита, вытянутая мною карта заполняет собой всё, и автомат её не видит. Слышу «сердечный приступ», и пройдут целые недели, прежде чем мой мозг сможет обработать это сочетание слов. Я продолжаю спрашивать. Невероятно, до чего мы можем быть слепы, когда наш угол зрения ошибочен. Боль в левой руке: только полный дурак связывает её с инфарктом. Но мы-то знали больше, чем дураки. Мы знали, что многие симптомы, которые похожи на признаки болезни сердца, являются, по сути, проявлениями пугающих метастазов. Мы знали, что его кардиограммы всегда были идеальны, последние анализы креатинкиназы были в норме, эргометрии не фиксировали отклонений и показатели кровообращения были хорошими. Я говорю врачу скорой: «Как это мог быть инфаркт, если никаких симптомов у него не было?» (за исключением основного). Но нет, он (не ошибаясь именно потому, что на его угол зрения не влияют никакие анализы и сопутствующие симптомы) упрямо повторяет: инфаркт. Что ж, автомат сдаётся. Я сдаюсь. Очевидно, врач не столь компетентен, чтобы объяснить такой редкий случай, возможно, единственный в мире: защемление, вызвавшее внезапное повреждение спинного мозга с летальным исходом. Поэтому я решаю задать ему вопрос попроще: «А если бы вы приехали раньше?» Автомат спрашивает это с азартом исследователя («Аз-арт-исследовательски!» – сказал бы Он). Без тени обвинений. Доктор отвечает: «Возможно, мы бы его спасли, но повреждения мозга были бы необратимы». Ответ правильный. Это примерно то, что автомат хочет услышать, чтобы таким образом вернуться на несколько минут назад. Он хочет говорить, говорить, чтобы время не шло. И совершенно не ожидает такого ответа: «Ну, если бы мы приехали на десять минут раньше, может, мы бы Его спасли, но мы, понятное дело, настолько привыкли к нашей работе и не торопимся, что хоть и не было ни одной машины на дороге и нам нужно было всего лишь пересечь улицу, чтобы добраться до вашего дома, мы потратили на это двадцать минут. Вы же понимаете?» И автомат в любом случае сказал бы: «Конечно, это с каждым может случиться. Никто не идеален». А доктор мог бы ответить: «Вы могли бы пойти в больницу ещё несколько часов назад, идиоты!» Но он этого не говорит, за что его нужно поблагодарить, и автомат в любом случае ответил бы то же самое: «Да, конечно, со всеми нами случается, никто не идеален».

Автомат говорит, спрашивает и звонит, это своего рода эктоплазма [20] В оккультизме и парапсихологии – вязкая субстанция неясного происхождения, которая якобы выделяется (через нос, уши и т. д.) организмом медиума и служит затем основой для дальнейшего процесса материализации (конечностей, лиц, фигур). , которая отделяется от меня и не соединяется со мной, и думаю, больше никогда не соединится. Больше никогда. Возможно, в этом разъединении и кроется тайна разделения между телом и душой, равнозначная смерти. Или, возможно, разделение между телом и душой происходит не в том, кто умирает, а в том, кто остаётся.

«Вам ещё что-нибудь нужно?» – спрашивают меня. «Нет, больше ничего. Спасибо». Что мне может быть нужно? Если однажды я смогу обходиться без Него, значит, я смогу обходиться даже без воздуха, которым дышу, в первую очередь без этого. Но автоматы не думают о таких вещах. Они вообще ничего не думают, ничего не знают, но, к счастью, действуют. Ничто не трогает автомат, который, услышав «он мёртв», тут же реагирует, но реагирует автоматически. «Мне ничего не нужно», – повторяет незнакомым людям. «Ничего, спасибо». Звучит высокомерно, хотя он и говорит это из вежливости, или, во всяком случае, так считает.

С той пятницы прошло несколько дней. Не знаю, сколько. Немного. Время от времени у меня кружится голова, когда я вижу лицо дочки, которая резко поворачивается и просит скрипку, и свет от машины скорой помощи отражается на мокром асфальте, и потом моя мама тянет дочку за руку и обе исчезают как раз в тот момент, когда скорая останавливается. Как бы то ни было, эти приступы тревожного головокружения обычно случаются не ночью. Как только наступают сумерки, я чувствую, как невыносимая дневная боль начинает отпускать. И я сдаюсь и беру пульт телевизора. Пощёлкав им машинально какое-то время, я оставляю « Пурпурную розу », и переключаю, чтобы посмотреть последние минуты очень толкового репортажа о Диззи Гиллеспи и его друзьях. И когда я снова начинаю переключать каналы, в « Пурпурной розе

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Ещё одна отсылка, интересная тем, что содержит параллели как между творчеством обеих писательниц (С. Плат считается одной из основательниц жанра «исповедальной поэзии» в англоязычной литературе, а также является автором автобиографического романа «Под стеклянным колпаком»), так и их биографиями (Лот думает о самоубийстве после смерти любимого человека, С. Плат дважды пыталась покончить с собой – первый раз неудачно после смерти любимого отца, а затем отравилась газом после развода с мужем). Увлечение юной Лот поэзией Сильвии Плат, о котором говорит автор, вносит дополнительный штрих в данную историю сложного переплетения мира реального и литературного.