Эрик-Эмманюэль Шмитт - Потерянный рай

Увы, она интересовалась моим мнением лишь для того, чтобы меня унизить. Как и с одеждой, она объявила, что я ничего в ароматах не смыслю и не отличу запах жимолости от вони скунса. Хотя это было полной чушью, я не возражал; если кто-то отваживался доказывать Нуре, что она не права, ею овладевал страшный гнев, она делалась больной, съеживалась и неделю никого к себе не подпускала.

Так или иначе, появление этих пришельцев меня взбудоражило. Ничто прежде меня так не занимало, как их общество, хоть Нура то и дело дулась, а Тибор, случалось, бледнел и обмякал передо мной с отсутствующим взором, жуя какую-нибудь сильнодействующую траву, которую не позволял пробовать мне.

Вечером я возвращался к Мине, которая оправилась после возобновления нашей близости. Когда она не была беременна, я чувствовал по ее глазам и по дрожи, с которой она меня впускала, что все ее тело жаждет новой беременности.

Каждый вечер после ужина мы уходили к себе и закрывались. Мы совокуплялись, и, едва я кончал, она в изнеможении откидывалась на спину и благодарно на меня смотрела. Я ложился на бок, глядя на нее с животной радостью. Потом Мина устремляла взор в потолок и машинально накручивала на палец прядь волос, – я помню эту ее привычку с детства. Засыпая, я спрашивал себя: неужели Нура после любви с мужчиной позволяет себе такие подростковые глупости?

Разумеется, нет…

– Почему ты никогда не улыбаешься?

Нура излучала свет, притягивала взоры, но в отличие от других женщин никогда не щурилась и не растягивала в улыбке губы.

– Если бы я была уродиной, то улыбалась бы.

Тогда ее незамедлительный ответ меня шокировал, но спустя несколько дней я понял, что она была права: некоторые лица без улыбки тусклы; красивым она не требуется. Мина улыбалась часто, и тогда ее черты приходили в гармонию, делались приветливыми. Нуре довольно было появиться.

А мой отец ходил хмурым. Стычки с Охотниками-грабителями становились чаще и ожесточенней: трое наших воинов были убиты, один старик избит до полусмерти, несколько женщин и детей ранены, пять амбаров с зерном разграблены, бык изрублен на куски, муфлоны и козы угнаны.

– Их набеги участятся зимой, когда Охотники начнут голодать. Наша добрая слава нам вредит: грабители устремляются прямиком к нам, ведь они знают, что мы живем в достатке.

Чем больше мы богатели, тем тревожней становился отец. Однажды утром, сидя под Липой справедливости, он уже не скрывал своего гнева:

– Наше процветание превращает нас в мишень для разбойников. Мне придется забрать с полевых работ еще нескольких крестьян и определить их в боевой отряд.

Он ударил себя по лбу и посмотрел на Озеро:

– Ах, если бы только это…

Он замолчал на полуслове. Я подошел к нему:

– Но что? Что еще?

– Нет, ничего.

Я коснулся его руки и почувствовал, как она холодна и как сам отец напряжен.

– Отец, я не понимаю: ведь все нормально, ты вооружаешь нас против грядущей опасности, но ты встревожен чем-то еще.

Он задумчиво на меня посмотрел:

– Не знаю, можно ли говорить с тобой об этом, Ноам.

– Скажи.

– Моя роль вождя означает ответственность за людей.

– Однажды твой сын тебя сменит.

Он сразу обмяк.

– Готовься. Нам нужно предпринять вылазку. Я должен кое-что проверить, прежде чем передать тебе дела.

Когда я сказал Тибору, что нам предстоит поход, он захотел присоединиться, чтобы собрать незнакомых трав, цветов и плодов. Мой отец не возражал.

Прежде чем отправиться в путь, Панноам зашел к своему молочному брату, гончару Дандару, который много потрудился для процветания деревни, да и сам преуспел. Каждый год он расширял мастерскую, ладил и усовершенствовал инструмент, добавлял к дому пристройки; обзаведясь тремя женами и пятнадцатью детишками, он нуждался во все новых помещениях и все большем достатке… Сыновья становились его подмастерьями: один месил глину, другой носил воду, третий разводил огонь, четвертый лепил посуду, а пятый ее расписывал. Ежедневно из стен мастерской выходили десятки глиняных блюд, горшков и амфор.

Когда-то Дандар много бродил по округе в поисках пригодной горшечной глины, а потому сделался человеком знающим. Он объяснил отцу дорогу к Скале Камнетесов, куда отец хотел добраться.

– Что ему там надо? – спросил я у Дандара, пока отец беседовал с его сыновьями.

– Да я ни шиша об этом не знаю. Твой отец хочет туда попасть, а больше он не сказал ни слова.

Мне нравилось бывать у Дандара; покупатели, жены и дети горшечника день-деньской сновали туда-сюда и перекликались, и оживление в доме не угасало.

Тем вечером отец вышел от него довольный, но утомленный. Он поднял брови и вздохнул:

– Ох, я оглох бы, будь у меня три жены!

– А Дандар вроде бы доволен жизнью.

– Да, так оно и есть. Он хотел, чтобы жизнь вокруг него била ключом, так и вышло!

– Три жены…

– В домах, где много женщин, то и дело случаются загвоздки. У Дандара иначе, потому что его жены – родные сестры. Он женился на старшей. Вторая вышла за его брата, но тот погиб во время стычки с Охотниками, и Дандар в память о брате и ради будущего племянников взял в жены и ее. А когда заневестилась и третья, сестры присоветовали ее своему мужу. И не зря.

– Неужто они из ревности не таскают друг дружку за волосы?

– А ты знаком с такими сестричками, которые обходятся без ревности?

Мы рассмеялись: мои-то сестры тузили друг дружку без конца. Панноам почесал ухо.

– Эти три сестры в детстве не знали соперничества, ну а нам с твоей матерью наладить такое согласие не удалось… Три жены Дандара уважают и мужа, и друг друга. Исключительное единство.

– А ты, отец, никогда не думал завести вторую жену?

– Ну разве ты не видел, как твоя мать выходит на тропу войны, стоит мне приласкать собаку? Представь себе, что будет, если я прикоснусь к женщине…

И мы еще долго пересмеивались.

В день отправления я зашел за Тибором; он изрядно раздулся, набив карманы плаща необходимыми вещами. Нура – очень бледная, сиреневые губы, тонкие дрожащие ноздри – проводила отца до дверей, обнялась с ним, подошла ко мне:

– Верни его мне. Я очень на тебя надеюсь.

Я был потрясен тем, что она выказывает мне такое доверие.

– Можешь на меня рассчитывать, Нура. Я готов погибнуть, но никому не позволю посягнуть на жизнь Тибора.

– Спасибо. Но я предпочла бы, чтобы и ты вернулся живым.

На глазах ее блеснули слезы. Она заторопилась в дом, обернулась и издали нам помахала.

Панноам кликнул собачью свору и собрал отряд из троих носильщиков и семи воинов. По дороге я спросил у отца, зачем нам такая серьезная экипировка. Он, нахмурившись, ответил:

– Я пытаюсь уравновесить тот риск, которому мы подвергаем деревню, Ноам.