Люси Даймонд - Кое-что по секрету

Твоего отца, моя дорогая, зовут Гарри Мортимер, он живет в ближайшем пригороде Йорка. Возможно, он давно переехал или умер, или у него уже семнадцатая жена к этому моменту, кто знает? Но если тебе захочется встретиться с ним, то вот его адрес: Бишопторп, Пенни-стрит, 12. Это около пяти миль от города. Даже если он уехал, четверо его детей выросли – они примерно твоего возраста! – так что ты могла бы встретиться с ними. У тебя наконец будут три брата и сестра. Ты всегда хотела иметь брата или сестру, верно? Мне жаль, что я не могла подарить тебе их сама.

Я сожалею, если шокировала тебя. Уверена, так оно и есть. Я могу представить, как ты читаешь письмо и замираешь, пытаясь переварить все это. И у меня щемит сердце, оттого что меня нет рядом, чтобы обнять тебя, попросить прощения за этот удар. Знаешь, я бы предпочла сама рассказать тебе обо всем. Мы бы с тобой поболтали как обычно. Надеюсь, ты не возненавидишь меня за то, что я вот так рассказала тебе обо всем. Я просто подумала: я не могу умереть и ничего тебе не сказать. Я не могу отбросить коньки и оставить тебя ни с чем: ни имени, ни намека. Теперь ты знаешь. Кстати, ты на него похожа. Разумеется, ты красивее, но это благодаря мне.

Моя самая любимая девочка, мой самый лучший человек, знай, что это было написано из любви к тебе. Когда бы ты ни прочла это письмо, я целую тебя издалека, желаю тебе всего самого наилучшего и всего счастья в мире.

Одно письмо, один листок бумаги, и почва оказалась выбита из-под ног Фрэнки. Сначала она рассердилась: ее обманом заставили выслушать то, о чем она знать не хотела и всегда настаивала на этом. Потом она загрустила, оплакивая потерю любимой матери, чьим голосом, юмором и любовью были наполнены написанные ею от руки слова. Но в конце концов Фрэнки почувствовала, что сходит с ума от любопытства и ошеломлена новой информацией. Во-первых, три сводных брата и сводная сестра. Во-вторых, она похожа на своего отца. И в-третьих, она теперь знает его имя !

Одно-единственное письмо оказалось взрывоопасным, как динамитная шашка. Фрэнки тогда подумала: как она может написать этому Гарри Мортимеру и не ощущать, что ее письмо станет таким же оружием? Но злополучная поездка на север убедила ее, что письмо, вероятно, было бы лучшим вариантом знакомства. Фрэнки решила, что попытается еще раз, сделает удачную попытку, извинится, если испортила его праздник. И если он ей не ответит, значит, так тому и быть. По крайней мере, она попыталась.

И все же каждый раз, когда Фрэнки собиралась написать идеальное письмо, оказывалось, что ей не удается найти правильный тон, и она беспокоилась о том, как она себя преподносит. Ей хотелось произвести хорошее первое впечатление – второе впечатление, если быть честной, – но это было нелегко. Первое письмо вышло слишком жестким, она как будто защищалась. Следующее получилось излишне робким и извиняющимся, третье – чересчур дружелюбным, она выложила слишком много деталей о своей жизни; четвертое – отчаянным, почти умоляющим, пятое – сочетанием всех предыдущих. В конце концов Фрэнки отшвырнула от себя ручку и бумагу. Идеального письма просто не существовало.

И ее выводило из себя не только собственное неумение написать письмо. С того неприятного и незапланированного визита Джулии в прошлый четверг в квартире воцарилась атмосфера подавленности, как будто все они получили отсрочку в ожидании следующего драматического эпизода. Фрэнки чувствовала себя беспомощной перед лицом матери Фергюса и перед законом тоже. До этого она тешила себя надеждой, что со временем сможет усыновить Фергюса или хотя бы подать прошение об опекунстве. Но они с Крэйгом были вместе всего лишь три года. Ей не хотелось забегать вперед и слишком рано касаться этой темы. Теперь она сожалела о том, что не была более активной, и в сложившейся ситуации у Джулии было больше силы.

– Не волнуйся, – успокоил ее Крэйг. – Вся эта чушь о священных материнских правах… Сейчас все совсем не так, что бы они ни сказали ей в этом Совете граждан – если она вообще туда ходила, – держу пари, что она не рассказала им всю историю. Потому что никто в здравом уме не решит, что ее права на Фергюса перевешивают мои.

– Нам, наверное, следовало бы дать ей шанс, – неохотно ответила Фрэнки. Не потому, что ей понравилась Джулия или что-то в этом духе, а потому, что ей это казалось единственным достойным развитием событий. Джулия родила Фергюса. Он вырос в ее теле. Не говоря уже о том, что отказ Джулии от материнства стал счастьем для Фрэнки. Она была перед ней в долгу, правда.

– Это будет нехорошо для Фергюса, – без выражения ответил Крэйг. – Джулия – воплощение хаоса. И она его совсем не знает.

– Но она сказала, что чувствует себя лучше, – напомнила ему Фрэнки. На это он только фыркнул.

– Одни разговоры, – пробормотал Крэйг. – Подожди, все еще изменится. Не забывай, я ее знаю.

Это было не слишком большим утешением. Потому что Фрэнки ее не знала и не догадывалась, на что та способна. Поэтому, даже если ей хотелось быть справедливой по отношению к Джулии и не вычеркивать ее из своей жизни, Фрэнки поймала себя на том, что держится поближе к Фергюсу на празднике у его подруги Прины. Обычно она пила кофе в ближайшем кафе, подальше от разбушевавшихся малышей. Но не в этот раз.

– Вот с этим нам, мамам, приходится мириться, да? – со смехом сказала ей одна из женщин, пока они ползли по блестящему красному туннелю, чтобы вытащить застрявшего малыша. И эти слова вонзились во Фрэнки, словно кинжалы. Она уныло подумала о том, что перестанет быть мамой, если Джулия заберет Фергюса. За один вечер этот мир закроется для нее, резко опустятся металлические жалюзи, оставляя ее за его пределами. Мысль об этом была невыносимой. Фергюс стал самым замечательным подарком, бонусом, который шел в придачу к Крэйгу. Фрэнки одновременно влюбилась в них обоих, и ей безумно нравилось учиться тому, как быть мамой для Фергюса. «Как ты думаешь, вы могли бы завести общего ребенка? То есть еще одного ребенка». Об этом подруги время от времени спрашивали Фрэнки, и она всегда мучилась с ответом. Да, разумеется, она была бы рада родить ребенка от Крэйга, но она уже так беззаветно обожала Фергюса. Осталось ли вообще место в ее сердце для другого малыша?

Фрэнки считала само собой разумеющимся, что он навсегда останется ее сыном, а она – его мамочкой, вот в чем дело. Но она не была его матерью, так ведь? А теперь она оказалась в опасности: Фергюса – и ощущение материнства – могли увести у нее из-под носа.

– Ну разве нам не повезло? – ответила она матери, заговорившей с ней, выдавив из себя смешок. Но в глубине души она чувствовала, что готова вцепиться в Фергюса и никогда его не отпускать. Порой не понимаешь, насколько ты счастлив, пока не столкнешься с угрозой все потерять.