Сарит Ишай-Леви - Королева красоты Иерусалима

Вскоре он вернулся вместе с тетей Рахеликой, и она поспешно вошла в спальню. Увидев сестру, мама душераздирающе зарыдала и забилась у нее на плече. Отец оставил их вдвоем, пошел в нашу с Рони комнату и прилег на мою кровать.

– Подвинься чуток, – шепнул он, – дай папе лечь.

С той ночи папа долгое время спал со мной на моей детской кровати и вернулся в спальню к маме очень нескоро. Мама продолжала плакать каждую ночь – да и днем тоже. Почему она так плакала, почему горевала, почему из женщины, которая каждый день уходила гулять по городу (как говорил папа, мерила улицы), она превратилась в домоседку, почему запиралась с тетей Рахеликой и почему только долгие месяцы спустя вернулась к своей обычной жизни, – я поняла лишь через много лет.

Но в ту ночь, когда я убежала из дому в Тель-Авив, к тии Аллегре, и сидела напротив нее на диване в гостиной, а она рассказывала мне о моей семье, – в ту ночь я еще ничего не знала. И все же я во что бы то ни стало хотела узнать – это было сильнее меня. Я была полна решимости узнать историю женщин нашей семьи. Эти сюжеты притягивали меня, как огонь – бабочку, я понимала, что могу обжечься, понимала, что могу узнать такое, о чем после буду жалеть, что узнала, – но бабушка Роза открыла передо мной ящик Пандоры, и я должна была узнать, чтобы жить дальше. Потребность знать правду бурлила в моих жилах и не давала покоя. И я вновь стала умолять мамину тетушку рассказывать дальше.

– С одним условием: не перебивай меня, – предупредила она. – Потому как уже поздно, и скоро мои воспоминания устанут. Как и я.

Я поклялась, что с этой минуты больше не посмею прервать нить ее рассказа, откинулась на подушки, закрыла глаза и стала слушать.

– Так вот, турки наконец-то покинули Эрец-Исраэль, но вместо них пришли англичане. И вскоре после этого твой дедушка Габриэль вернулся из Америки и стал работать в лавке твоего прадедушки Рафаэля. Был он хорош собой, высок и строен, словно кипарис, и полон сил и энергии в свои восемнадцать лет. Работал он в лавке на рынке Махане-Иегуда с утра до ночи, таскал на своих крепких плечах мешки, полные разного товара. Каждое утро он благодарил Всевышнего за то, что тот возвратил ему душу, накладывал тфилин, а потом спешил на работу, неся в ранце бурекасы с сыром или шпинатом, которые наша мама заранее ему готовила.

Габриэль выходил из ворот Охель-Моше, пересекал улицу Агриппас, которая отделяла наш квартал от рынка, и легкими шагами несся в лавку. И раньше, чем ночь встречалась с утром, раньше, чем другие торговцы успевали открыть глаза, чтобы произнести молитву, он уже вытаскивал мешки наружу, расставлял банки с оливками и солеными огурцами и ждал первых покупателей. Не было равных ему в трудолюбии, у него все время возникали идеи, как развить дело отца, как расширить ассортимент, какие товары привезти, чтобы привлечь в лавку ашкеназских покупателей. Он убедил нашу маму начать солить маслины и огурцы в больших количествах и расфасовывать их в большие жестянки. «Соленья Меркады» сделались очень популярны, и со всего Иерусалима люди приходили в лавку за ними.

Брынзу, которую Габриэль покупал у арабских крестьянок, он вынимал из банок и выкладывал на прилавок, чтобы покупатели, что называется, почувствовали вкус глазами. Кроме целебных трав, пряностей и чая, он стал продавать соленую рыбу и лакерду, а у входа в лавку выставлял сухофрукты в мешках. Самые крупные и красивые фрукты он клал сверху, а те, что помельче и похуже, – вниз. Потом он добавил в ассортимент разноцветные сласти. Фруктовая пастила красовалась на прилавке рядом с брынзой и соленой рыбой. Рядами лежали лакричные леденцы со вкусом аниса, конфеты из розового и белого сахара с миндалем, которые разбрасывают в синагоге на шабат-хатан [35] Шабат-хатан – торжественное чтение Торы женихом (в субботу перед свадьбой у ашкеназов и в субботу после свадьбы у сефардов). и бар-мицву, фисташки, прибывшие прямиком из сирийского Алеппо, – глаза разбегались! Так лавка семьи Эрмоза стала известной во всем Иерусалиме. И каждую пятницу длинная очередь домохозяек выстраивалась от ее дверей аж до овощной лавки Элиягу Баная на улице Агас.

В один прекрасный день овдовевший Леон попросил Рафаэля о встрече с глазу на глаз. И сообщил Рафаэлю о своем намерении жениться на ашкеназке – вдове с двумя дочерями.

– На ашкеназке? – Рафаэль был поражен. – Разве нельзя было найти хорошую женщину из наших?

– Я искал, – ответил Леон, – но ни одна вдова из наших не желает выходить замуж за бедного торговца, чьи лучшие годы позади, да к тому же у него на руках маленький сын, второго сына пора женить, а третий сын в Америке. Только вдове-ашкеназке неважно, что я немолод и обременен детьми. Ну а мне нужна жена, чтобы она мне готовила, стирала и заботилась обо мне и моем сыне. Поэтому я прошу твоего благословения.

Рафаэль понял, что Леон тверд в своем решении жениться на ашкеназке, и благословил его. А еще он подарил чете к свадьбе солидную сумму денег, чтобы облегчить им начало семейной жизни.

Вдова-ашкеназка на удивление быстро освоилась в среде сефардских женщин из Охель-Моше и переняла их обычаи. Правда, и от своих тоже не отказалась – готовила мужу не только сефардские блюда, но и ашкеназские. Особенно ей удавался пудинг с фруктами. Он был так хорош, что Габриэль даже решил выделить Леону отдельный прилавок, чтобы тот продавал в канун субботы этот замечательный пудинг. Ашкеназка на той же неделе принесла в лавку кастрюли с пудингом. Успех пришел мгновенно. Габриэль, Леон и его жена оказались так загружены, что прадедушка Рафаэль решил подключить к работе в лавке младшего брата Габриэля, Элиягу, которого все звали Лейто. На Лейто сразу же была возложена обязанность принимать деньги от покупателей. Леон помогал загружать опустевшие мешки, бочки и банки новым товаром, а Габриэль расхаживал среди покупателей и медовыми речами побуждал их покупать больше, чем они собирались.

– Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – говорил Рафаэль Меркаде в конце дня, – твой сын может даже камни продавать, и все решат, будто это цфатский сыр. – Чтоб он был здоров, – радостно выдыхала Меркада. – Этот ребенок – подарок небес, Бог любит его. Он еще сделает нас большими богачами.

– Нам вовсе не нужно быть богаче, чем сейчас, – сердился Рафаэль. – У нас есть все, что требуется. Дом есть, еда есть, мы здоровы, дети здоровы. Незачем слишком широко разевать рот и не годится быть занозой в чужом глазу. Мы должны благодарить Всевышнего за все, что он нам дал, и довольствоваться тем, что есть. И хватит болтать, налей-ка мне лучше чаю.

И Меркада бежала в сад, чтобы нарвать шалфею и заварить мужу чай, а в душе молилась, чтобы их сын Габриэль был здоров и преуспевал во всех своих начинаниях. Наверное, муж прав: нужно быть скромнее. Мало ли в Иерусалиме людей, которым нечего есть, а у них, слава богу, есть все, что человеку нужно, и даже больше. И чтобы уберечься от сглаза, она увеличила сумму, которую семья жертвовала беднякам. Хоть они и так жертвовали немало и старались дать как можно больше, она знала: люди всегда найдут что сказать и чему позавидовать. Поэтому она повесила хамсу [36] Хамса – защитный амулет в форме ладони, «рука Бога». еще в нескольких местах в лавке и дома тоже, чтобы Всевышний, да возвеличится имя его, хранил ее мальчика и всю семью от дурного глаза.