Сарит Ишай-Леви - Королева красоты Иерусалима

Однажды, когда ранним вечером они вернулись с работы в свою убогую комнатенку, Моше предложил ему пойти в баню.

– А что сегодня за день такой? – удивился Габриэль. – Вроде бы не канун субботы.

– Сегодня особенный вечер, – ответил Моше. – Сегодня мы пойдем в баню, а потом в бордель.

Габриэль в растерянности уставился на Моше. Нельзя сказать, что его вовсе не занимал бордель – тот одноэтажный дом в Боуэри, где темные шторы скрывали происходящее внутри, хотя смех и звуки музыки вырывались наружу. Иногда, проходя мимо этого дома по дороге в баню, он видел, как оттуда выходили подвыпившие мужчины в сопровождении густо накрашенных женщин с глубоким декольте. Но расстояние между мыслью и действием было велико.

– Иди на здоровье, – ответил он Моше. – А я пойду спать.

Моше засмеялся. Он любил своего друга всей душой. Когда этот обалдуй возьмет в толк, что женщины хотят его больше, чем он их? Когда поймет, что пора дать волю естеству и что нет в этом никакого греха, пусть даже в школе им постоянно твердили иное? Но, хорошо зная Габриэля, он не стал его уговаривать. Незачем тратить слова попусту, Габриэль не соблазнится. Моше попрощался и ушел в бордель один.

Той ночью Габриэль не мог уснуть. Он представлял себе, как Моше лежит на красных сатиновых простынях, а на нем распласталась полногрудая женщина. Ее мясистые, ярко накрашенные губы впились в тонкие губы Моше. Он словно слышал страстные стоны, вырывающиеся из груди друга. Все его тело напряглось. Он дотронулся до своего члена. Большая грудь женщины, ее округлые ягодицы, двигающиеся вверх-вниз, приоткрытые красные губы… Он дошел до разрядки – и, не успев раскаяться в том, что вновь напрасно пролил семя, провалился в глубокий сон.

Визиты в бордель вошли у Моше в привычку. Габриэль же, несмотря на любопытство и неоднократные уговоры Моше, свои страсти умел обуздать.

И когда он стоял за прилавком на рынке и женщины строили ему глазки, он обычно отводил взгляд. Не то чтобы он их не замечал – он видел их всех, приходящих в лавку: дебелых и тоненьких, грузных и стройных… У иных бедра были округлыми, как холмы вокруг Иерусалима. Но девушка, которая сидела сейчас напротив него на ступеньках школы «Альянс», не была похожа ни на одну из них. В ее худощавом теле не было ни грамма лишней плоти. Руки у нее были длинные и тонкие, а груди – маленькие, как у девочки. На ней было черное платье с длинными рукавами и черные чулки, лишь тонкая шея, прекрасное лицо и золотые косы были открыты, но и сквозь одежду можно было представить себе ее чистую белую кожу. Что он делает здесь, в темноте, с девушкой из Меа-Шеарим, синеглазой и золотоволосой? Ведь его родные, наверное, с ума сходят от волнения. Нужно проститься с ней и немедленно идти домой. Да только вот ноги словно кто-то молотком и гвоздями прибил к земле…

Он стоял напротив нее – и тонул в ее глазах. Солнце давно скрылось, сумерки миновали, сегодня вечером ему уже не доведется молиться в синагоге.

Небо Иерусалима усыпало звездами, а они все стояли друг против друга, и время тоже словно остановилось. И вдруг девушка встрепенулась.

– О господи, – проговорила она на идиш, – отец убьет меня!

И прежде чем Габриэль успел понять, что случилось, она уже исчезла – как сквозь землю провалилась.

Душа у него замерла, он стоял не дыша и силился понять, что произошло с той минуты, когда он запер лавку и встретился с ней глазами. Наконец он встряхнулся, поправил на голове каскетку и направился к Охель-Моше.

Мать первая его увидела.

– Керидо мио, куда ты пропал? Что с тобой случилось? Я уже послала Лейто в лавку искать тебя, я уже бегала к Кларе, но ты как в воду канул.

Габриэль не отвечал, просто стоял как пень. Он никогда не лгал матери, что же скажет ей теперь? Что пошел за синими глазами ашкеназской девушки и утонул в них?

– Что с тобой, сынок? – всплеснула руками мать. – Что случилось? Ты что, язык проглотил? Почему ты молчишь? Ох… тебя ограбили? Из лавки украли все деньги, да? Проклятые арабы из Шейх-Бадера обокрали нас!

– Меня никто не обокрал, – быстро возразил он. Это, по крайней мере, было правдой.

В эту минуту вошел Рафаэль. Его серая борода растрепалась, лицо было белым как мел. Он оперся на стол и произнес убийственно тихо:

– В синагогу я не ходил, вечернюю молитву не читал, ужинать не ужинал. Мой руки и за стол!

У Рафаэля не было сомнения в том, где провел его сын последние несколько часов. Он знал: то, чего он боялся, случилось. Сын, как и он сам когда-то, пленился синими глазами.

Рафаэль не рассказал об этом никому, и уж конечно не Меркаде, но с той минуты, как в дверном проеме лавки явился призрак из Цфата со своей дочерью, он не находил себе места. Он с трудом дышал днем и почти не спал ночью. Ее образ преследовал его, он вспоминал о ней снова и снова, но не так, как когда-то: теперь он думал о ней с беспокойством и страхом, теперь его мысли были тоскливыми и тревожными.

Чуткая Меркада заметила, что муж стал другим.

– Ке паса, ме маридо ? [41] Что случилось, муж мой? (ладино) С тобой все в порядке? – спрашивала она.

Рафаэль отвечал ей, против обыкновения, нетерпеливо, отделываясь незначащими отговорками. Он увеличил пожертвования на благотворительность и стал молиться в синагоге еще более истово; он горячо умолял Всевышнего, чтобы ашкеназка сгинула, словно и не было, чтобы ни она сама, ни ее странная дочь не причинили зла его семье. Пускай жизнь снова станет прежней, какой была до того, как они нечаянно-негаданно свалились им на голову и отравили ему дни и ночи.

И молитва его, судя по всему, была услышана: ни ашкеназка, ни ее дочь больше в лавке не появлялись. Рафаэль возблагодарил Всевышнего. Новая встреча с наваждением из Цфата, вместо того чтобы взволновать его и воспламенить страстью, привела к обратному: огонь как будто потух, и от костра остались только головешки, потихоньку дотлевающие, прежде чем погаснуть навсегда.

Он мысленно благодарил своего покойного отца за то, что тот устроил его брак с такой замечательной женщиной как Меркада, и даже при случае, когда они с женой остались наедине, занялся с ней любовью – после долгого воздержания. И Меркада, которую ничто в мужчинах уже не могло удивить, в который раз закрыла глаза и хотела только одного – чтобы он поскорей закончил и оставил ее в покое. Но, к ее удивлению, впервые за все годы он не встал сразу же после этого и не ушел на свою кровать, а остался лежать с ней, положив голову на подушку.

– Ты должна поторопиться со свадьбой Габриэля, – сказал он.

Меркада удивилась:

– Куда спешить? Я еще не всех подходящих девушек пересмотрела.

– Есть куда спешить. Сообщи Шломо Молхо, что мы придем к ним с Габриэлем на исходе субботы, после авдалы, чтобы обсудить условия.