Дэйв Эггерс - Захватывающие деяния искрометного гения

– Ты что делаешь?

– Погоди, дай мне попробовать…

…хотел привязать мешки с бельем к сиденью и раме. Конечно, ни черта из этого не получилось, и мы стояли на тротуаре, собирая шмотки, которые застряли в велосипедной цепи, оказались на соседнем участке, и в них уже поселились муравьи… Через двадцать минут мы все еще были в каких-то пятидесяти футах от нашего дома. Чувствуя усталость и раздражение, мы размышляли о стирке в раковине или под душем. На следующий день мы позвонили Биллу и, проигнорировав его мягкие возражения, в конце концов купили стиральную машину и сушилку.

Они были не новыми и обошлись в 400 долларов с доставкой, обе сильно шумели и не подходили друг другу – одна бежевая, другая белая, но, боже мой, какие же это прекрасные, прекрасные устройства!

Этот дом примерно вполовину меньше прежнего, но в нем много света, и в нем есть пространство, в нем есть движение. Полы деревянные, и поскольку ближайшую ко входу комнату мы превратили в кухню, можно, если захочется, пробежать из одного конца дома в другой, не задев ни двери, ни стены. А уж если вы в носках, то гипотетически можно пробежать из глубины дома, через кухню в гостиную с паркетным полом, и, прыгнув, проскользить до входной двери, иногда даже сохранив полную скорость (см. рис. 2).

Рис. 2

Мы чувствуем себя временными жильцами, вроде как сторожами или отдыхающими, так что меньше всего стремимся общаться с местными. Наши ближайшие соседи – две лесбиянки, пожилая китайская пара, чернокожий мужчина и белая женщина лет сорока, а также Дэниэл и Буна – носят сандалии и украшения из бисера, неженатые – похоже, просто друзья, оба социальные работники. Еще в этом квартале проживают одинокие матери, разведенные, вдовы, вдовцы, незамужние женщины, живущие с неженатыми мужчинами, незамужние женщины, живущие с незамужними женщинами, а в нескольких кварталах отсюда – даже сам Барри Гиффорд [50] Барри Гиффорд (р. 1946) – американский писатель, поэт и сценарист. . Только здесь мы можем слиться с окружением, сойти за своих.

Мы перекрасили весь дом. Вдвоем с Тофом справились с этой работой за неделю, вооружившись валиками, пропуская углы, – комнаты стали размытыми в духе Ротко [51] Марк Ротко (1903–1970) – американский художник-абстракционист, ведущий представитель абстрактного экспрессионизма, один из создателей живописи цветового поля. . Общую комнату мы красим в светло-голубой, гостиную – в винный. Моя комната – лососевая, кухня – желтоватая. Комната Тофа оставалась белой, пока однажды ночью – накануне его десятилетия и в разгар мучений от ночных кошмаров – я не нарисовал на стене Россомаху и Кейбла [52] Супергерои-мутанты из комиксов про Людей Икс вселенной «Марвел». , для украшения и защиты. Один летит сверху, второй склонился над кроватью. Он так и не проснулся, пока я рисовал, хотя краска капала на одеяло и голую левую ногу.

Теперь этот дом окончательно наш, но в нем царит ужасный бардак.

Мы решаем, что с этим делать.

– Ты отстой, – говорю я.

– Сам ты отстой, – говорит он.

– Нет, ты.

– Не-е-е, это ты отстой.

– Ты отстойнейший из всех отстоев.

– Что-что?

– Я говорю, ли…

– Глупость какая-то.

Мы сидим на диване и глядим по сторонам. Спорим о том, что кому убирать. А еще, чья это вообще была обязанность – не доводить до такого. Было время, напоминаю я Тофу, когда карманные деньги он получал только при условии выполнения хотя бы минимума домашних обязанностей.

– Карманные деньги? – переспрашивает он. – Ты никогда не давал мне денег.

Я продумываю новую стратегию.

Кофейный столик – чистилище нашего дома, промежуточный пункт всего съеденного, изношенного или разбитого. Он завален бумагами и книгами, на нем лежат две пластиковые тарелки, полдюжины грязных вилок и ножей, открытая пачка сухого завтрака, одноразовый контейнер с жареной картошкой, которая накануне вечером показалась одному из нас «слишком рыхлой и жирной» и к которой так никто и не притронулся. А также пакет с крендельками, вскрытый единственным из жильцов дома, который не умеет открывать их нормально и проделывает посредине дырку при помощи ножа для мяса. По комнате раскиданы как минимум четыре баскетбольных мяча, восемь мячей для лакросса, скейтборд, два рюкзака и неразобранный до конца чемодан, который стоит нетронутым уже четыре месяца. На полу возле дивана валяются три стакана, некогда с молоком, а ныне с его отвердевшими останками. Общая комната с ее вечным беспорядком – проблема, которую мы стараемся решить.

Я только что огласил Послание о Состоянии Общей Комнаты – обширное по содержанию, дальновидное по стратегии, вдохновляющее всех и каждого, – и направил его на рассмотрение в комитет. И хотя комитет рассматривал ситуацию со всех точек зрения – и происхождения различных проявлений беспорядка, и вопрос о том, кто лучше всего подходит для выполнения рекомендаций комитета, – мы по-прежнему в растерянности и сомнениях.

– Но в основном это твои вещи, – говорит он.

Он прав.

– Неважно! – говорю я.

В начале переговоров я, старший член комитета, предложил план, по которому Тоф, младший член комитета и младший по возрасту, а потому нуждающийся в ценных жизненных уроках, а также несомненно жаждущий доказать сверстникам свою храбрость и отвагу, займется уборкой гостиной не только на этот раз, но и на постоянной основе, – скажем, дважды в неделю, – получая взамен не только не облагаемые налогом 2 доллара, но также и гарантии того, что, если работа будет выполнена удовлетворительно и в срок, он не будет во время сна избит до бесчувствия старшим членом комитета. Младшему члену комитета, наглому и явно лишенному как здравого смысла, так и малейшего представления о двухпартийной системе, этот план не понравился. Он наотрез отвергает его.

– Ни за что, – вот его слова.

На что старший член комитета, в духе компромисса и необыкновенного милосердия, немедленно предложил альтернативный план, щедрый план, по которому Тоф, будучи юным и нуждающимся в развлечениях и физических упражнениях, будет регулярно убирать дом, но не два раза в неделю, а только один и получать за это не два доллара, а три (3!) доллара карманных денег в неделю, опять-таки не облагаемых налогом, а также гарантии того, что, если эти обязанности будут выполнены удовлетворительно и в срок, старший член комитета не закопает его по шею в землю на заднем дворе, оставив там беспомощным, способным только кричать, пока голодные псы терзают его плоть, начиная с головы. И вновь, демонстрируя свое упрямство и недальновидность, Тоф отвергает этот план, на сей раз без комментариев – лишь закатив глаза. Его отказ рассматривать любое разумное предложение порождает содержательный диалог, отчасти воспроизведенный выше и продолжающийся: