Теа Обрехт - Без воды

И они потащились обратно по руслу высохшего ручья, и пустое ведро печально звякало, стукаясь о ногу Тоби. Но свою свободную руку он засунул поглубже в карман – чтобы Нора не достала.

Выбравшись из ущелья, Тоби вдруг остановился.

– Мам, а собаки-то где?

Норе было страшно жарко, она совершенно задохнулась, поднимаясь по крутому склону, и понятия не имела, где их собаки. Но вопрос сына словно высветил причину того, отчего ее все утро преследовало странное ощущение некой пустоты. И дело было вовсе не в том, что Роб и Долан уехали еще ночью, и не в том, что затянувшаяся задержка Эммета теперь заставит ее приготовиться к еще одному мучительному дню без воды. Нет, рядом со всем этим существовало что-то еще, как бы под ним скрывавшееся, и теперь ее словно ударило током: собаки! Их собаки исчезли! Четыре или, может, даже все пять собак, включая того старого любвеобильного кобеля, который едва остался жив после недавней случки с самкой койота, сводившей его с ума. Их лай – лай невоспитанных и неуправляемых животных – в любое время дня доносился из каждого угла фермы и порой приводил Эммета в такую ярость, что он грозил разом всех этих собак прикончить; однако лай был постоянным спутником их жизни, и сейчас его полное отсутствие воспринималось Норой как некая всеобъемлющая тишина, которую совершенно не способна ни заполнить, ни нарушить простенькая тихая музыка трав.

– Наверное, их ребята с собой взяли, – неуверенно предположила она.

– Куда?

Нора задумалась.

– А может, они заодно и поохотиться решили?

Впервые за весь день Тоби рассмеялся и с упреком сказал:

– Мам, ну что ты всякие глупости говоришь, а?

Резко повернувшись, он первым двинулся к дому, видневшемуся на фоне утеса. В окнах дома плавилось жаркое солнце, а из каждой трещины в дверном проеме предательски просачивались густые клубы черного дыма – явный признак того, что Джози попыталась поджарить яичницу. В последнее время Нора часто ловила себя на мысли о том, что станется с этим домом, когда семейство Ларков окончательно выдохнется и будет вынуждено сдаться. Когда Роб – окончательно потеряв терпение – все-таки плюнет на все и уйдет с караваном скотопромышленников, перегоняющих свои стада на север; а Долан – если Господь будет к нему милостив – станет учеником какого-нибудь терпеливого судьи и попадет под его благодатное покровительство; ну а Эммет, который всегда идет только своим путем, бросит газету, погрузит Нору, Тоби и престарелую мать в фургон и двинется навстречу новым приключениям где-нибудь в безымянном лагере поселенцев, если такие еще останутся в этом мире. И тогда в их доме воцарится тишина. Мыши, подобрав все до последней крошки, во множестве поселятся под свесами крыши. А потом придут гремучие змеи и станут охотиться на мышей. По всему склону холма разбредутся горные дубки с их жадными до влаги корнями, занимая все больше земли, переползая через новую изгородь, через надгробие на могилке Ивлин и спускаясь дальше вниз, к пригородам Амарго. Травы засыплют семенами весь двор, и он вскоре зарастет теми самыми сорняками, на борьбу с которыми было положено столько труда; сорняки будут захватывать плацдарм за плацдармом и вскоре ничего не оставят от грядок с капустой, посаженной Норой, спрятав их под плотной слежавшейся подстилкой. Возможно, где-нибудь в конце лета ветер, поднявшийся во время грозы, снесет крышу с амбара и повалит холодный сарай. И вскоре, наверное, какая-нибудь маленькая колючая и наглая опунция прорастет сквозь пол в одной из нижних комнат, а потом и весь дом окажется забит переплетением спутанных корней. А однажды тихим осенним вечером темные окна дома привлекут внимание кого-нибудь из отчаявшихся соседей, и те захотят попытать там счастья; ведь именно так когда-то поступили и Эммет с Норой, когда семейство Флорес – Родриго, Сельма и маленькая подружка Тоби Валерия – взяли и смотали удочки, никого не предупредив об отъезде. Уехали и «до свиданья» не сказали – как и полагается тем, кто сдался и стыдится этого.

Норе стало не по себе уже тогда, когда Эммет, стоя посреди пыльного двора Флоресов, пытался понять, сколько же времени в их колодце не было воды; но потом они совершили еще более жестокую ошибку – вошли в дом, где их поджидали призраки множества мелких, но разбитых вдребезги надежд и ожиданий. И разбитых сердец. Все постели оказались аккуратно застланы. И в ящике буфета все еще лежали коробки со старыми игральными картами и письмами. Завернутые в мешковину картины так и стояли у входной двери – видно, хозяева некоторое время размышляли, стоит их брать или нет, но потом приговорили: сочли либо слишком легкомысленными, либо слишком тяжелыми и бросили, как во время бедствия бросают за борт даже самый ценный груз. Но больше всего потрясла Нору и Эммета тишина, царившая в этом чужом доме; тишина целиком завладела ими и преследовала их как во время привычных вечерних занятий, так и после того, как они легли в постель и чуть ли не с яростью занялись любовью, что было для них в общем-то совершенно нехарактерно. А через несколько часов Нора, будучи не в силах уснуть, несмотря на страшную усталость, увидела, что Эммет сел в постели, откинув измятые простыни, потом встал, влез на подоконник и, опасно на нем балансируя, попытался дотянуться до выступа над изголовьем кровати.

– Что это тебе в голову пришло ночью-то?

– Потом увидишь, – сказал Эммет. Он так и не оделся и уже успел чуточку запыхаться, с трудом вытащив из стены какой-то гвоздь и сосредоточенно что-то им царапая на выступающем бревне.

– Что ты там пишешь?

Он удивил ее задорной молодой улыбкой, и глаза его заблестели так же, как десять лет назад.

– «Здесь жили и были счастливы Эммет, Нора и их сыновья», – сказал он.

«А как же Ивлин?» – хотела спросить Нора, ибо голос Ивлин уже звучал у нее в ушах, и дочь негромко спрашивала: «Да! А как же я?» Впрочем, голос ее звучал скорее недоверчиво, чем обиженно, что было вполне естественно для семнадцатилетней девушки – да, именно семнадцатилетней она и должна была бы быть сейчас, именно такой Нора ее себе и представляла. Семнадцать лет, недоверчивая, да и вопросы задает не такие уж и бессмысленные: Как насчет нее? Разве она не жила когда-то с ними вместе? Да и потом разве она не жила в одном доме с ними, продолжая существовать в воображении Норы? Но если Ивлин – настоящий дух, а не просто плод материнского воображения, ибо Нора страшно тосковала по давно умершей дочери, то как скажется на ней их возможная смена места жительства, которую, похоже, сейчас планирует Эммет? Ведь если они уедут, а она останется здесь, то ей будет ужасно, просто невообразимо одиноко.