Ань Юй - Тушеная свинина

– Конечно, нет, – ответил Лео.

– Почему нет? – спросила она.

Он, казалось, задумался и не ответил.

– О, забудьте о моем любопытстве, – извинилась она. – Глупо спрашивать вас об этом, мистер Лео с английским именем. Вы ведь произносите его так, да? Ле-о? Вам, мужчинам, спешить некуда. – Сидя на табурете, она ссутулилась. – Но рано или поздно вы должны завести жену. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы стали одиноким стариком, мистер Лео. У вас должен быть дом, куда можно вернуться, закрыв бар, и где вы будете чувствовать себя комфортно.

– Вы чувствовали себя комфортно, когда муж был жив? – спросил Лео, не сводя с нее глаз.

Цзяцзя не смогла с ходу ответить. Она была поражена тем, как бармен ее провоцировал, и не совсем понимала, что он имеет в виду. Неужели Чэнь Хан сказал ему в одну из ночей, проведенных здесь, что потерял интерес к жене? Или Лео что-то понял, наблюдая за ними, пока они были в баре? Ее рука на мгновение замерла, но прежде, чем Лео успел это заметить, Цзяцзя поднесла бокал к губам. Светильники, висевшие над стойкой, внезапно погасли.

– Простите, – извинился Лео и пошел в угол зала, где находился блок предохранителей.

– Здесь можно курить? – спросила Цзяцзя, нащупывая в сумке новую пачку сигарет.

– Когда никого нет, можно, – ответил он.

Цзяцзя зажала сигарету между пальцами.

– Он оставил мне квартиру, понимаете? – произнесла она через несколько мгновений, поднося сигарету к губам и закуривая. – Довольно внушительная, большая, все такое. Это было любезно с его стороны, вам не кажется?

Зажегся слабый свет, и Лео вернулся к стойке.

– Это лучшее, что я могу сделать, – извинился он, указывая на потолочные светильники. – Придется немного подождать, прежде чем автомат защиты включится снова.

– Не волнуйтесь, я все равно собираюсь уходить.

Цзяцзя хотелось выпить еще. Но что она делает, тратя деньги в дорогих барах, как будто Чэнь Хан через несколько месяцев пополнит ее банковский счет? Где она оставила свою гордость? Или все еще надеется, что муж ее обеспечит? Внезапно она затушила сигарету, попросила счет и, расплачиваясь, сунула Лео в руку лишнюю сотню юаней. Забрала сумочку и ушла, обеспокоенная тем, что лишний бокал бренди, который он налил, стоит больше той сотни. Ничего, она заплатит в следующий раз.

Тротуары были пусты, снег прекратился. Возвращаясь домой, Цзяцзя перешла через улицу, замедлила шаг и поднялась в свою квартиру, где долго принимала душ, а потом легла спать. В постели она забралась под одеяло с головой и заплакала. Вентилятор в кондиционере вертелся все яростнее. Очертания зданий за окном расплывались: смог снова усиливался. Она все плакала, молча, иногда задыхаясь и пытаясь отдышаться, будто даже в отчаянии боялась нарушить зимнюю тишину.

Когда Цзяцзя проснулась, было еще темно. Она села и попыталась нащупать ногами тапочки. Их не было. Сунула руку под кровать и поискала там, но ничего не нашла. Она посмотрела вниз, на пол, и обнаружила, что пола больше не существует, а на смену ему пришла поверхность глубокого моря, словно она сидела, свесив ноги с борта корабля, и смотрела на отражение беззвездного неба в воде. Темнота колыхалась, как шелк. Она поднялась с кровати, ступила на то, что раньше было полом, и провалилась во внезапный влажный холод, который, несомненно, был студеной водой. Она тут же повернулась, чтобы схватиться за кровать, но той уже не было. Погрузившись в воду, она поискала хоть что-нибудь, за что можно ухватиться, задержала дыхание и поплыла, все глубже и глубже.

Время стало расплывчатым и неуместным. Цзяцзя не знала, куда плывет. Она не видела собственного тела. Если она спустится, то найдет ли вновь землю, добравшись до основания здания? Стоит попробовать, подумала она. Казалось, прошло много времени, но наконец в воду проник белый луч света. Солнце! Должно быть, это вдалеке встает солнце. Преломленный свет казался чужим, словно из другого измерения, но Цзяцзя все равно поплыла к нему, рывками сбрасывая с себя пижаму и вполголоса взывая о помощи.

Приближаясь к свету, она заметила под собой маленькое серебряное существо, плавающее кругами. Ей показалось, что она разглядела крошечную рыбку с острым хвостом, сверкающим блестками. Рыбка совершала яростные движения – малек, только что научившийся пользоваться плавниками.

Цзяцзя снова сосредоточилась на свете и устремилась к нему, оставив серебристую рыбку позади. Свет становился все ярче. Она вышла из воды и обнаружила, что сидит на полу в собственной квартире, голая, окоченевшая от холода. Рядом лежала скомканная пижама. Утреннее солнце пробивалось сквозь шторы, небо теперь было бледно-голубым, и группа женщин средних лет уже собралась под окнами в парке, танцуя под диско.

Глаза Цзяцзя постепенно привыкли к свету. Ее трясло. Машинально она потянулась к рисунку на прикроватном столике. С облегчением обнаружив, что он сухой, она прислонилась головой к кровати и внимательно посмотрела на человека-рыбу. В его глазах она увидела безжизненность, как у преследуемой жертвы, которая уже сдалась.

Цзяцзя сложила рисунок, хотя и не могла выбросить его из памяти. Вода – что это было? Она уже не помнила, как выглядела эта вода, и лишь ощущала жгучий холод, оставшийся на коже. Должно быть, ночью сломался обогреватель, вот и ледяная стужа. Квартира слишком большая. Цзяцзя решила, что должна уехать из нее как можно скорей. Трудно выносить царящее в ней одиночество.

Она не помнила, когда в последний раз признавалась себе, что действительно чего-то боится. Не потому что никогда не испытывала страха, конечно же, испытывала, но очень рано поняла, что ее слабость приведет лишь к дополнительным сложностям для семьи: новому беспокойству за бабушку, новым тревогам за тетю, новым ночным перешептываниям между ними обоими.

Ее мать умерла в день, когда Цзяцзя пошла в среднюю школу.

В тот вечер, заглянув через дверь в спальню, где бабушка молча рыдала в подушку, свесив ноги с края кровати, Цзяцзя научилась делать то же самое.

Теперь она попыталась встать, но обнаружила, что не может собраться с силами. Она завернулась в пуховое одеяло и несколько часов просидела на деревянном полу, желая, чтобы день остановился и подождал ее. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить мать. Уже давно она этого не делала. Воспоминания были отрывочными и слабыми, как всегда. Цзяцзя была уверена, что когда-то они казались реальными и в одно время – отчетливыми и ясными. Но когда? Теперь она не могла этого сказать. Она не могла вспомнить подробности, только знала, что они были.

Во второй половине дня Цзяцзя решила пойти к бабушке. Хотелось отвлечься, подняться с пола и чем-то занять голову. Она оделась и села в сто тридцать девятый автобус, идущий к проспекту Цзяньгомэнь. Ехать было дольше, чем на метро, но она чувствовала себя лучше на земле: здесь было легче дышать. Цзяцзя сумела найти место в конце салона, рядом с матерью и девочкой. Мать держала на коленях школьную сумку, и у ее ног стояло несколько пластиковых пакетов с продуктами. Во время путешествия они почти не разговаривали, только однажды мать открутила крышку термоса, налила в нее немного чаю и поднесла к губам дочери.