Алекс Капю - Королевские дети. Жизнь хороша (сборник)

Элизабет хотела, чтобы вся эта живность была лучших пород, поскольку с нелучшими не создашь лучший из возможных миров, это логично. Своих кур она выписала из бургундского Бресса, а свиней из Фландрии, мясной скот из Бургундии, а рабочих лошадей из Брабанта. А вот молочные коровы могли быть только швейцарскими; они дают лучшее молоко, это известно. Им придётся давать много молока, поскольку бедняки многодетны. За ужином Элизабет скажет своему брату, что ей хочется иметь стадо швейцарских коров. Лучше всего чёрно-белых фрайбуржских молочных коров, неприхотливых и выносливых, с изобильным выменем. Элизабет где-то читала об этом, может быть, у Дидро.

И принцесса принимается за работу. Пусть за пределами стен её поместья голодают и мёрзнут два миллиона французов; а в Париже, расположенном меньше чем в двух часах езды на карете, десятки тысяч горожан живут в грязи и убожестве; пусть повсеместно в стране простаивают мельницы и выстывают пекарские печи, крестьяне восстают против всё более высоких налогов, а горожане уже собирают огнестрельное оружие, чтобы защитить свои деньги от фискальной государственной казны; пусть Франции грозит государственное банкротство из-за катастрофических войн в Америке и из- за расточительности королевского дома, а чернь в переулках уже распевает крамольные песни; со всем этим Элизабет не в силах ничего поделать. Но в пределах Монтрёя она не бессильна, тут она может кое-что изменить. Тут она покажет, что лучший из миров возможен на земле.

Это начинается с топографии. Принцессе не нравится, что Монтрёй на всех своих восьми гектарах представляет собой монотонную равнину; не это ли символ законченного упадка, когда уже ничто не поднимается вверх? Нет, не таким представляла себе рай Элизабет. Ей хотелось бы иметь на участке пригорок, покрытый лесом. Инспектор королевских сооружений уже начертил план, скоро заявятся подёнщики с лопатами и мотыгами и насыплют искомую горку. Она должна быть достаточно высокой, чтобы с её вершины можно было разглядеть на востоке крыши Парижа, а на юге близкий замок Версаль, а по склонам пусть растёт лес, собранный из деревьев со всего света: пинии из Греции и секвойи из Америки, английские ели и итальянские каштаны, японские гинкго, испанские оливы и ливанские кипарисы, а также эвкалипты из Австралии, кедры из Китая и берёзы из Сибири; в её лесу, как представлялось Элизабет, должен был объединиться весь мир. В этом лесу будет журчать укромный ручей, через него перекинут горбатый мостик, по которому можно будет попасть к искусственному гроту любви. Вода для ручья будет поступать из Сены – по километровым трубам, при помощи насосов, а в конце будет небольшой водопад, впадающий затем в пруд с утками.

Пастбища для скота и пахотные земли так и быть, пусть остаются плоскими как сковородка, это облегчит крестьянам работу. Деревенский дом придётся надстроить на один этаж, оформить в стиле неоклассицизма – с дорическими колоннами и фасадом из тонко высеченных каменных плит. Под шиферной крышей мансарды будут расположены комнаты горничных, а в верхнем этаже покои принцессы с библиотекой, бильярдным столом, турецким будуаром и ещё пока что не нужной спальней; на первом этаже будут помещения для приёмов и оборудуют маленькую амбулаторию, в которой лейб-медик Элизабет будет бесплатно лечить бедняков. Рядом с жилым домом будет построена круглая романская часовня под куполом, позади неё будет устроен средневековый жилой дом под соломенной кровлей для дворни и живописный продолговатый хлев для крупного рогатого скота и мелкой живности.

Через год были завершены грубые земляные и строительные работы, и Элизабет уже могла нанимать дополнительный персонал: шестерых провансальских служанок для домашнего хозяйства, лесника для леса и егеря для охраны зайцев и оленей, которых должны были запустить в лес; наконец, нормандского крестьянина для сельскохозяйственных работ, а также нескольких батраков и бретонских молочниц ему в подручные.

На втором году в ручье уже журчала вода, на горе распускались деревья, а луга вовсю зеленели. На третий год крестьянин впервые выращивал картофель и пшеницу, куры несли великолепные яйца, а на лугу паслись коровы со своими телятами.

Всё устроилось наилучшим образом, трудности были только с фрайбуржскими молочными коровами; батраки не справлялись с их доением. Видимо, слишком грубо тянули своими заскорузлыми нормандскими клешнями за их нежные швейцарские соски, и молоко сочилось только каплями. Коровы мычали от боли, вымя у них постоянно воспалялось. Батраки ругались и пинали бедную скотину. Когда крестьянин это увидел, он надавал им пинков и отругал, а коров попытался подоить сам. Но и под его пальцами молоко не хотело струиться, а коровы продолжали реветь. Тогда и сам крестьянин напинал скотину и обратился к принцессе, обминая в руках картуз. Он сказал, что этих коров надо отправить на бойню и заменить их нормандскими молочными коровами.

– Ты что, хочешь пустить моих коров на мясо? – удивилась Элизабет.

– Так точно, мадам.

– Но почему?

– Потому что они не доятся.

– А тебе известно, что это швейцарская молочная порода?

– Так точно, мадам.

– Швейцарская молочная порода выведена специально для производства молока. Доиться – это, так сказать, жизненное предназначение этих коров.

– Это мне понятно, – сказал крестьянин. – Тем не менее, молока они не дают.

– Если двенадцать швейцарских молочных коров не дают крестьянину молока, – сказала Элизабет, – то проблема, я бы сказала, коренится скорее в крестьянине, чем в двенадцати молочных коровах. В таких обстоятельствах я не понимаю, почему я должна отправить на бойню именно коров.

Крестьянин убрался восвояси и был рад, что его не забили. А Элизабет пришла к выводу, что было бы наилучшим решением поручить доение фрайбуржских молочных коров фрайбуржскому же пастуху. За ужином она изложила эти соображения своему царственному брату, и тот пообещал ей в скорейшем времени обговорить дело с одним из своих швейцарских прихлебателей. С Мойроном или, может, с Безенфалем. Или сразу с одним из фрайбуржцев, как бишь их там зовут. Ля Пюре или вроде того. Или Векк. Потешные фамилии. И по-французски говорят препотешно. Как там зовут этого заику? Де Дисбах, правильно.

На этом месте Макс примолк и вслушался в темноту салона автомобиля. По размеренному дыханию Тины он понял, что она заснула. От этого ему самому захотелось спать, и он решил сделать перерыв. Удобно умостился на своём сиденье, ноги положил на «торпеду» приборной панели, а левую руку – по давней привычке их бесчисленных совместных поездок, устроил на коленях Тины. Она во сне взяла его кисть и пожала её, после чего задремал и Макс.