Роберт Шареноу - Берлинский боксерский клуб

– Гляди, а ты правда ничего не знаешь. Вулкан – это римский бог. В Древней Греции богом огня был Гефест.

– Про Гефеста-то я знаю, – соврал я. – Просто до римлян мы еще не дошли.

– Они, кстати, ходили почти без всего, – сказала Грета.

– Кто – они?

– Греки. Ты статуи греческие видел? Они чуть ли не все полуголые. Правда, забавно?

– Ну… Наверно.

– У них, что ли, зимой не холодно было?

– Не знаю. А в Греции вообще зима бывает?

– Этого, Вулкан, даже я не знаю.

Я живо представил себе картину: древнегреческие боги и богини нагишом танцуют на снегу. Мне очень хотелось, чтобы она поинтересовалась, зачем я кидаю уголь. Я бы тогда мог похвастаться дружбой с Максом Шмелингом и началом карьеры в боксе. Но она ничего спрашивать не стала.

– Пока. Увидимся, – сказала Грета и пошла прочь.

У нее за спиной в такт шагам маятником покачивалась длинная коса. Я провожал косу взглядом до тех пор, пока она не скрылась от меня в лестничном проеме.

Все лето я жадно выискивал в газетах любые упоминания о Максе. В июне в Барселоне он вничью окончил бой с Паулино «Баскским Дровосеком» Ускудуном. Я надеялся, что после этого Макс вернется в Берлин, но он отправился тренироваться и проводить бои в Америку.

Несмотря на то, что Макса не было в городе, я продолжал тренировки по предписанной им схеме. Герр Коплек на первых порах выходил с трубкой в зубах наблюдать за моей работой. Он ухмылялся, видя, что я начинаю выбиваться из сил, и в голос смеялся, когда я, обессилев, просыпал на пол полную лопату угля. Со временем, однако, я все легче справлялся с работой, а руки, плечи и спина становились у меня все мускулистей. В конце концов герр Коплек потерял ко мне интерес.

Каждый день я с волнением ждал, что Грета Хаузер спустится в подвал за чем-нибудь из хранящихся там вещей, и поэтому с каждым броском напрягал и расслаблял бицепсы, чтобы в момент ее вероятного появления в подвале они выглядели достаточно рельефно. Топка котла, таким образом, превращалась в одно сплошное представление. Так как в подвале Грета так больше ни разу и не появилась, разыгрывал я его перед абсолютно пустым залом.

Параллельно я понемногу подбирался к заветной трехсотке. Легче всего мне давались приседания – потому, похоже, что весил я совсем мало. С отжиманиями дело шло хуже, но, когда я придумал постепенно, раз в три дня, увеличивать их число, мои результаты начали расти. Самой трудной частью трехсотки оказались подтягивания. Через две недели тренировок я все еще подтягивался жалкие два-три раза, но потом вдруг произошел прорыв, и скоро уже я мог подтянуться десять раз – в начале занятий я о таком и не мечтал. На десяти подтягиваниях мои показатели замерли, но несколько дней спустя продолжили расти – я подтягивался одиннадцать, потом двенадцать, а потом и тринадцать раз. До конца каникул вестей от Макса я так и не получил, зато вместо ста сорок трех очков набирал уже двести двадцать пять. И хотя до трехсот было еще далеко, мне вполне было чем гордиться.

Бывало, своими утренними упражнениями я будил Хильди, и тогда она просилась помочь мне считать приседания и отжимания. Обычно я от нее отмахивался, но иногда уступал и разрешал заносить результаты в мой блокнот. Хильди садилась на мою кровать, сажала рядом с собой плюшевого кролика, которого звала герр Морковка, и старательно вела подсчет. Когда тебе помогает тренироваться младшая сестренка, это еще ничего, но под пристальным взглядом герра Морковки я чувствовал себе крайне глупо. Как-то раз, когда я, пыхтя, старался вытянуть положенное число отжиманий, она взяла кролика за лапку и принялась взмахивать ею так, будто он тоже считал за мной. Я обессиленно плюхнулся животом на пол.

– Может, уберешь своего идиотского кролика?

– Он не идиотский, – возразила Хильди. – Он помогает мне считать.

– Если не унесешь кролика из комнаты, я сделаю из него боксерскую грушу.

– Ладно, – сказала она. – А ты точно уверен, что Макс Шмелинг собирается тебя тренировать?

– Абсолютно точно, – с излишним запалом ответил я. – Они с отцом заключили сделку.

– А что же тогда его не видно и не слышно?

– Он в Америке. Как только вернется, сразу объявится.

Если честно, я сам уже начинал сомневаться в Максе. Но не признаваться же в этом Хильди.

За лето я заметно окреп, но от мысли, что придется снова ходить в школу, мне все равно становилось не по себе. В первый день нового учебного года я надолго замешкался у дверей, ведущих в холл и дальше к лестнице, где на меня напали придурки из «Волчьей стаи». Вдруг, думал я, они снова меня там поджидают. А тем временем мимо меня сплошной вереницей тянулись другие школьники. Один из них, мой приятель Курт Зайдлер, остановился возле меня.

– Я смотрю, Карл, тебе тоже не хочется за парту, – сказал он.

– А то.

– Но деваться некуда. Пошли.

Он распахнул дверь, я робко вошел за ним следом. К счастью, никого из «Волчьей стаи» в холле не было.

До начала занятий нас всех собрали в актовом зале. Я занял первое попавшееся место, а недалеко позади меня уселись Герц Динер и двое его верных спутников – Франц Хеллендорф и Юлиус Аустерлиц. У всех троих на груди был приколот небольшой значок со свастикой.

Я внимательнее осмотрелся вокруг: многие в зале нацепили на себя что-нибудь из нацистской символики, а то и вовсе нарядились в песочную униформу гитлерюгенда. Сама по себе эта униформа внушала мне скорее зависть, а не страх. Как и всякий мальчишка, я не прочь был примерить военное обмундирование.

Когда наконец все расселись по местам, на сцену вышел здоровенный детина, круглолицый и раньше времени поседевший. Из-за крошечных, размером с монету, очков голова его казалась неестественно большой. Лацкан зеленого баварского пиджака украшала маленькая эмалевая свастика.

Вместо того чтобы поздороваться, как с нами обычно здоровалось школьное начальство, сказать что-нибудь вроде «Доброе утро, дети» или «Поздравляю с началом нового учебного года», он выкинул руку в нацистском приветствии и воскликнул: «Хайль Гитлер!» В ответ большинство учеников дружно встали и повторили его жест и возглас. Чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания, я тоже вскочил и вытянул руку вверх и вперед. От того, как единодушно грохнули голоса, у меня по спине побежали мурашки.

Рядом со мной сидели Курт и другой мой приятель Ханс Карлвайс. Ни тот, ни другой не были членами гитлерюгенда и вообще вели себя так, будто не замечали происходящих вокруг перемен. Курт тихо изнывал от скуки, а Ханс украдкой читал спортивную страницу газеты, старательно сложенной и спрятанной в рукаве.

– Молодцы, – продолжал со сцены детина. – Мне нравятся ваши сильные немецкие голоса. Как, возможно, некоторые из вас уже знают, из-за несогласия с отдельными новыми правилами школьной жизни директор Дитрих покинул свой пост. Я ваш новый директор, меня зовут герр Мунтер. Нашу школу, как и всю нашу страну, ожидает славный год. Поэтому так важны сейчас профессионализм, усердие и дисциплина. Фюрер призывает нас очистить нацию от всякого разлагающего влияния, и нашей школы это тоже касается. Следуя призыву фюрера, я тщательнейшим образом изучил учебные планы и сегодня рад поставить вас в известность, что на полках школьной библиотеки больше не осталось ни одной книги, написанной левыми радикалами и евреями.