Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

Наконец она тяжело сглотнула и выговорила: «Самолет».

Она уверяла, что видела крушение самолета.

Почувствовав мое недоверие, она схватила меня за плечи, стала трясти и лихорадочно повторять, что она на самом деле видела это и подумала, что этот самолет сейчас должен разбиться.

– И он правда разбился! Разбился! – кричала она.

Я все еще не мог поверить ей. Всякий раз, когда она видит самолет, она замирает на месте и не сводит с него глаз, и она всегда думает, что он сейчас упадет прямо ей на голову.

– Я видела, – в тысячный раз повторила она. За всю свою, черт подери, жизнь я не видел, чтобы кто-то был так напуган. Она говорила, что я ничего не понимаю и что он «врезался в одно из этих высоких зданий». Она сказала, что это, кажется, был «Боинг-757», но она не уверена, потому что он летел слишком быстро и врезался так точно, будто специально целился.

Это уже начинало пугать меня. Она была в шоке, и я подумал, что, может быть, придется вызвать врача. Но прежде чем я успел еще расспросить ее, она вскочила и вылетела из комнаты.

Я натянул штаны и побежал за ней. Она уже сидела на полу перед телевизором. Не самая хорошая мысль. Примерно год назад, когда у побережья Калифорнии разбился «ДС-10», она часами смотрела все новости и потом несколько дней не могла спать. И я не собирался допускать повторения этого.

Я хотел выключить телевизор, но перед этим все-таки взглянул на экран. И разумеется, я не был готов к тому, что там увидел. Я опустился на пол рядом с ней, пытаясь осмыслить ужас, творящийся совсем рядом с нами.

Только теперь я услышал звуки сирен. Город выл за нашими окнами, и знаешь, о чем я подумал в тот момент? О том, что мне надо закурить. Жалкая личность. Манхэттен пытаются разрушить, а могу думать о никотине. Вчера вечером я выкурил последнюю сигарету в пачке и сейчас был в полной жопе.

Я помню, как несколько раз моргнул, чтобы убедиться, что мне все это не кажется. И я помню, как наклонял голову и рукой закрывал глаза Элизе, чтобы она не видела, как второй самолет врезался во вторую башню, рядом с горящей первой.

В маленькой комнате с раскрытым окном и работающим телевизором страшные крики приобретали стереозвучание. Мы чувствовали их всем телом. И не отрывали глаз от продолжающегося на экране кошмара. Мы видели огонь и дым. И людей, падающих из окон небоскреба. И некоторые из них падали, как падают уже мертвые. А другие махали руками и хотели жить.

– Они пытаются лететь, Пол, – сказала Элиза, и в голосе звучало какое-то странное уважение.

Я уже плакал тогда. Слезы скатывались на голову Элизе, и ее волосы стали влажными.

В какой-то момент она выкрикнула имя Майкла и бросилась к телефону. Их номер в Бруклине долго не отвечал, и у нее уже началась паника, когда Майкл наконец взял трубку. Она наорала на него за то, что они могут спать в такой момент, и потом, убедившись, что они с Верой находятся далеко от Манхэттена, бросила трубку мне на колени.

– Что с ней стряслось? – спросил Майкл, и я сказал ему, чтобы он включил телевизор.

Майкл заставил меня поклясться, что я не на секунду не оставлю Элизу одну, и я пообещал, что даже в туалет буду водить ее за руку.

После падения второй башни в комнату начали проникать дым и пыль. Мы закрыли окна, но все равно дышать стало трудно. Во всем доме была странная тишина. Как будто все или убежали, или тоже забились в угол от страха.

Мы не выходили из квартиры три дня. Мы сидели перед телевизором, ели перед телевизором, спали и занимались перед ним любовью с отчаянием и неистовством, плакали перед, черт подери, телевизором и думали о том, что пришел конец света, не отходя от него.

Ни разу за последние восемь лет мне не приходилось обходиться без сигарет так долго. Меня трясло, и от головной боли уже не помогали никакие таблетки, но Элиза была еще слишком напугана, чтобы выйти на улицу, а я не мог оставить ее одну.

Мы проводили много времени, рассуждая о всяких вещах, которые раньше считали самыми важными. Альбом, сингл, моя самодовольная принципиальность. Все это неожиданно показалось таким глупым.

Время покажет, подумал я.

Точно я знал только одно. На ближайшие сто лет можно оставить надежду, что Элиза когда-нибудь станет авиапассажиром.

С вами был Пол. До свидания. И храни вас Господь.

Все.

Улицы были еще пустыми, когда я шла брать интервью у Лоринга Блэкмана. Несколько продавцов поливали из шлангов тротуары перед своими магазинами, пара человек с хмурыми лицами выгуливали собак, но в поезде метро, кроме меня, не было ни одного человека.

Город всегда бывал пустынным по утрам в воскресенья, и обычно мне это нравилось, но сейчас я еще не чувствовала себя в безопасности на улицах. Единственное место, где я чувствовала себя в безопасности, – это в своей квартире рядом с Полом. Тишина в городе была еще сумрачной, воздух пах погребальным костром, и каждый звук заставлял вздрагивать.

Последние две недели я ходила только на работу и домой, редко выходя за пределы Людлоу-стрит. О том, чтобы пойти в центр, не могло быть и речи. Нулевой уровень находился всего в двух милях к югу от нашего дома.

Сегодняшний день должен был стать большим событием. Заглавная статья. Я почти год ждала задания, которое даст мне шанс почувствовать себя настоящим журналистом и, возможно, доказать наконец что-то Люси Энфилд. А сейчас все это не имело никакого значения. Как бы сильно мне не хотелось, чтобы все было по-прежнему.

Неповторимые черты Нью-Йорка – небоскребы, метро, люди, круговорот культуры и искусства – все обратилось в memento mori. Вместо радостного волнения пришел страх. Вместо уверенности – сомнения. Вместо желаний и надежд – основной инстинкт выживания.

Проходя мимо парка, я вглядывалась в лица редких прохожих. Они были испуганными и изможденными. Как лица сирот. И все в городе, и мы с Полом тоже были сиротами.

Лоринг жил на Семьдесят седьмой улице, между Центральным парком и авеню Колумба, на верхнем этаже красивого довоенного здания, прямо напротив Музея естественной истории. Лысый швейцар с усталыми глазами ждал меня. Он назвал меня по имени, как только я вошла, и проводил до лифта, который доставил нас прямо в гостиную Лоринга. Две стены в ней были стеклянными и выходили на парк и на музей.

– Мистер Блэкман придет через несколько минут, – сказал швейцар, очень напоминавший дядюшку Фестера из «Семейки Адамсов». – Он просил, чтобы вы чувствовали себя как дома.

Первое, что я заметила, был кондиционер. После прогулки под теплым солнцем квартира Лоринга напомнила мне Кливленд в декабре.

Дядюшка Фестер ушел, а я начала изучать квартиру. Хотя основными цветами стен и мебели были различные оттенки синего и серого, она была наполнена естественным светом. И казалась удобной и обжитой, отчасти потому, что в ней было заметно присутствие детей. У Лоринга было два сына-близнеца поэтому повсюду валялись игрушки и еще пара восхитительных детских кроссовок.