Петер Эстерхази - Производственный роман

На праздник мы собираемся вместе. Ура. Вдохновляющие труды по его подготовке 59мы берем на себя. Добудем мирного неба, мягкого хлеба, чистой воды и устроим небольшую попойку. Мы бы хотели, чтобы уже на этой стадии цвет предприятия — партийные и хозяйственные руководители появились на месте действия все до единого, отдавая дань почтения. Мы бы хотели, чтобы от приветственных речей на глазах у присутствующих навернулись слезы, а после состоялось открытие какого-нибудь удачно вылепленного бюста. Возложение венков тоже было бы не лишним. Мы бы хотели, чтобы вслед за открытием памятника шло простое, товарищеское, протекающее в дружеском кругу, богатое застолье, где не ощущалось бы нехватки в тостах, в то время как смуглые ребята исполняли бы песни, одну красивее другой.

Хлопнув по заду проходящую мимо секретаршу, Мэрилин Монро, мы приглашаем к себе товарища Пека. Слушай, товарищ Пек Обращаемся к тебе, как товарищ к товарищу. Как товарищ к товарищу? Да. Мэрилин хохочет. Весело поет:

Ай-яй-яй, но мы тебе прощаем. На обветренном лице Грегори Пека застыло внимание. Я сторонник разговоров начистоту, товарищ Пек.

Ты будешь барменом! Товарищ Пек вскакивает, мы ставим его на одну свою ладонь, указательным пальцем другой обнимаем за талию и так пускаемся в пляс!

Товарищ Грегори Пек выходит из себя. Встает, засовывает руки в карманы и прислоняется к пепельнице на письменном столе. На секунду опускает голову, а потом, подняв ее, совсем другим голосом, тихо и очень серьезно говорит: я не знаю, кто это выдумал, а главное, кому есть и будет от этого польза! Особенно, кому будет! Одно знаю… землю раздавать — годился, создавать партию — годился, создавать колхозы, подписывать на мирный заем, ходить пешком в снег, в грязь, постоянно портить себе желудок холодной едой — годился. Теперь же — не годен стал 60.

Мы понимаем тебя, товарищ Пек. Но времена меняются, и мы вместе с ними. Прошу тебя, товарищ Пек, не воображать, будто задача твоя не важна. Еще как важна. Стоим на носках, а потом опускаемся на пятки. Искривляем свой устрашающий рот: наше чувство власти иногда пробивает дорогу, это нам известно. И вообще, прошлого не воротишь! Не плачь. Ну, ну, не надо, ну: лапуля, сладкий мой.

Товарищ Пек. Не увиливай. Революция состоит не столько из того, чтобы разогнать господ, сколько из того, чтобы изжить лень, неразборчивость, обломовщину. А ты, куманек, будешь выполнять заказы официантов у правого или левого крыла барной стойки, стремясь к цели в этом своем красном галстуке! Работу будешь выполнять на совесть. У стойки, где чрезвычайно важна импозантная, располагающая внешность, будет царить строжайший порядок. Краситься будешь умеренно, друг мой, от фальшивых драгоценностей придется отказаться. Будем надеяться, что на клиентов твои изящные манеры и остроумная беседа произведут приятное впечатление. Будь осторожен, за каждым твоим словом будут внимательно следить. Тебе нужно терпеливо и хладнокровно выслушивать справедливые претензии клиента, потому что люди бывают разные.

Посудомойка будет. Будет также пищевой лед, шейкер из трех частей, блендер, палочка для размешивания с длинной ручкой, барное ситечко, перфорированное барное ситечко, щипцы для льда, ситечко для льда, лопатка для льда, молоточек для раскалывания льда, соковыжималка для лимона, нож из нержавеющей стали с узким лезвием, доска для резки, бутылка с пипеткой, мерные стаканы, перцемолка, перечница, сосуд для растительного масла, баночка для сахарной пудры, сосуд для пищевого льда, комплекте!) штопоров, вынимающиеся пробки с носиком, воронка, мутовка, электрический миксер, сифон-автомат, прейскурант, программки.

Сначала мы, не привлекая к себе внимания, шагаем по «плоской крыше» института. Глубоко вдыхаем тяжелый, пряный воздух. Наше празднество идет по полной программе. Поднимаем глаза. Окрестности, покрытые рощами в окаймлении террас, со своими извивающимися в густом подлеске тропинками, с вытянутыми кипарисами и дубами, которые есть сама непринужденность, с кактусами и тамарисками, с лоснящимися, мясистыми листьями, — такие же, как обычно. Стоит большое столпотворение, установлены киоски, длинные столы, карусель, тир.

Полицейские приветливо салютуют. Посмеиваются и блестят солнечными очками на женщин. Если кто-то заблудился, они помогают сказать, где человек находится; если же это известно, но неизвестно, куда куда нужно идти, тогда это. Пьяненьким они пригибают к земле голову, чтобы те облегчили желудок, и если видят, что этот кто-то плохо себя чувствует» — скажем венгерскому народу правду, без прикрас: такое случается; но тех, с кем случается, мало, — к такому человеку подходят и приятно его развлекают. По нашему указанию. Мы шутливо салютуем в ответ.

Здесь все; рабочие, крестьяне, интеллигенция, как положено. Здесь — last but not least [25] Последний по счету, но не по значению (англ.). — впереди товарищ Грегори Пек. Напитки превосходны, бар доминирует. Освещение уютное. Оно ловко оттесняет холодный дневной свет, поскольку тот неблагоприятно воздействует на расположение духа и невыгодно изменяет цвет лица и характер присутствующих.

Здесь Янош Тобиаш, который пользуется, но не злоупотребляет доверием и который так непринужденно двигается в своем джинсовом костюме. На наш вкус, его брюки чересчур узки, на его месте у нас побаливали бы яйца. Но это его дело. Не надо вмешиваться во всякую мелочь. Он приветствует нас, в ответ и мы его, таким образом соблюдены определенные формальности. Молодежь! Ей принадлежит будущее, ей принадлежит наше сердце! Мы не стыдимся этого! Здесь товарищ Хорват, ну, здравствуй, здравствуй. Он извлекает из скалы альпинария кока-колу для страждущих. Наши ближайшие коллеги и виновник торжества, отдел Тобиаша виновник торжества, постепенно собираются вокруг нас.

Празднество органично переплетается с панихидой. Мы не скрываем того, что есть и потери. Это удар для нас всех. (Твердой рукой мы уберегли пошлые надгробные речи от вырождения, от похвалы родственников, от перечисления заслуг, от всякой витиеватости.) То и дело раздаются рыдания маленькой девушки-администратора. Это дороги? Он… смертью… да, говорит она. Остальные обнимают, утешают ее. Сцена несколько затягивается. Мы подходим к катафалку. Да, там лежит Имре Томчани. Кровь в солнечном свете отливает нежно-алым. В кармане его пиджака две веточки с набухшими почками: одна тополиная, а другая осиновая. Мы нюхаем ароматные почки тополя и, взглянув на серебристые почки осины, глухо говорим: товарищ Томчани любил жизнь. У девчушки-администратора голос неприятный, резкий. Пусть он станет специалистом по вычислительной технике у Лайоша Кошшута в раю. Да, правильно, гудит бригада. Пусть он смотрит на нас оттуда, где занят заботами о народе. Если бы у меня было десять возлюбленных, восклицает она, ни одному из них не пожелала бы более прекрасной смерти. Давайте же споем. Ноги по стойке «смирно», руки по швам. Наша песня звенит.