Петер Эстерхази - Производственный роман

Что бы вы приготовили на ужин руководителям партии и правительства, если бы они пришли к вам в гости?

Стоит большая толчея, многие пытают счастья, горьковато попахивает оливками, шампиньоны с артишоками перекатываются на бешамелевой основе. Только не останавливаться. Кт-то смел, тот и съел-л. Но. Обращаем внимание соревнующихся на то, что чувство юмора у Власти н-неустойчиво и непредсказуемо, поэтому, по возможности, избегайте фривольных шуток! Жарьте, парьте, но без шуток? Работы предостаточно! То есть в поисках ключа к победе не опирайтесь на — — — — — — [26] Текст поврежден (здесь и далее). кухонные достижения!

Мы как раз обдумываем варианты, когда во дворе Байттрок игриво подходит к какой-то девушке, обхватывает ее за талию и начинает молодцевато и величаво «чин чинарем» отплясывать чардаш. Тотчас же начинается кутерьма, в которой кто-то получает от нас по яйцам. Мильпардон.

Мы знаком показываем Мэрилин Монро, что хотели бы снять ботинки. Нам подставляют походный стул, мы поднимаем одну ногу, Мэрилин сжимает ее своими упругими бедрами, берется за ботинок, привычка ускоряет процесс, мы, как уже веками заведено, крепко наподдаем ей другой ногой по заднице. Изящная маленькая женщина сидит на траве, оборванная, с нашей обувью на коленях. Спасибо, ангел наш.

Однако Мэрилин Монро подмигивает. Развлекаться с крановщицей, с Таней, вот что мы вынуждены делать. Таня своим обаянием и живыми, умными глазами завоевала симпатии не только друзей, но и врагов. Эта пылкая бабенка часто связывалась с начальниками отделов, токарями, инженерами, пастухами. Нередко поднятый колодезный журавль, выставленный в окно кувшин с молоком, повешенная на заборе копирка или нижняя юбка указывали на то, что путь свободен. Осторожный начальник отдела сначала шел к колодцу. Захотевший попить человек ни у кого не вызывает подозрений. Напиться обычно охотно дают всякому. Появлявшаяся в дверях с корзиной или веником бабенка подтверждала, что она одна. Направляясь в ее сторону, человек говорил товарищу: пойду попить вкусной водички на хутор к лахудре Тане. Тот же в таком случае лишь плутовато подмигивал одним глазом; не подмажешь, не поедешь! Лгунья с осиной талией!

Мы видим ее в тот момент, когда она перевозит на брезенте овес и время от времени прутом разгоняет дерущихся куриц-цесарок. Сколько вызова, сколько грации! Толпа раздевает ее жадно пьяными глазами. Раздаются аплодисменты и возгласы. Звучит музыка, трубят рожки — и женщины прекрасны только обнаженными! Как она умеет подрагивать, покачивать бедрами, Боже мой! Каждые мускул ее играет, щекоча мужские взоры. Высокая, прямая, как лилия, и все-таки с округлыми формами, как бы намалеванными живописцем. Талия у нее гнется, как у змеи, может быть, она даже шипит; грудь часто вздымается, так что чуть ли не дрожит приколотая между двух грудей гвоздика.

Но та недолго дрожит, она вытаскивает ее оттуда и кокетливо прикрепляет нам в петлицу. Потом, отпустив, шаловливо вертит бедрами, заигрывает, вертится колесом, в эти моменты ее широкая шелковая юбка, шелестя, создает такой вихрь, что задетый ею хмелеет, теряет голову; золотистые туфельки она подбрасывает в воздух, но они каким-то чудом, приземлившись, вновь надеваются на крошечные ножки.

Мы подводим ее к холодным закускам, а затем, собрав вокруг себя всех танцоров и танцовщиц, подаем знак квартету Штефановича и ведем склоняющуюся в «фарандоле» процессию к Тане. Себе берем трюфелей и филе. Обдумываем адский план. Трюфели уже сами по себе заслуживают того-другого-третьего, но для нас сейчас ценность представляют две вилки, положенные одна на другую. Видите, говорим мы крановщице, указывая на серебро, которое, если посмотреть оттуда, составляет тупой угол, отсюда — острый. Да, устало улыбается Таня, и вместе они составляют 180 градусов.

Мы продолжаем дело простой шуткой: целуем ей руку:

: она рада этому.

Члены наши каменеют 67. Мы молодцы 68.

Одним весенним «улыбчивым утром во вторник» Петер Эстерхази долго искал свои тренировочные штаны, затем немного раздраженным голосом сказал: «Не найти». Как для Эстерхази, так и для жены Эстерхази было ясно, этим он хочет сказать: «Куда ты их, черт побери, снова подевала?» — «Ты что, слепой?» — без обиняков, вопросом на вопрос ответила женщина. На следующий день Эстерхази парировал: «В доме незрячих короли одноглазы». Из этого отрезка жизни мастера выкристаллизовалось то самое первое знаменитое предложение, которое, по причине его представительности, привожу здесь еще раз: «Мы не находим слов». (Тешу себя надеждой на то, что мастер не упрекнет меня за смелость. Ведь уже бывало так, что лицо его выражало гнев, сам он рвал и метал, как если бы я и в самом деле «распотрошил» его роман, особенно здесь, «у всех на виду». Но я и это готов снести: его негодование в свой адрес.)

2Вид прилежных усилий автора этих строк вызвал у него снисходительную улыбку. Теребя элегантный, широкий отворот своего шелкового писательского халата, он прогнусавил: «Что это за выдумки, mon ami?! Может, хватит уже?!» Но затем всплеснул в воздухе руками и хорошо так ответил: «Эх-х! Выдумки! У выдумок есть свои границы. Но сердце, которое стучит в нас, безгранично!» И мудро продолжил: «Все умные вещи придуманы до нас; теперь нужно просто попытаться придумать их заново». Он поднял свои большие проницательные глаза. «Что это может быть? Остатки яйца, друг мой, или клей?» (Почему: клей? Вот они, эти самые нюансы иррациональности, отличающие великих от нашего сословия.) С этими словами он продолжил что-то соскребать с чудесного шелка. Господин Чучу (который, по моему скромному мнению, был в тот день великолепен: как он «тонко» провел мяч возле 16-метровой!.. Обманных движений, как всегда, было больше чем достаточно… и все-таки!), а Либеро (это такая позиция) нетерпеливо убеждал его не молоть так много языком, а играть. «Знаете, друг мой, — сказал он, минимальным усилием устанавливая спичечный коробок на уродливом столе общественного заведения, — знаете, юмор здесь не то чтобы «саркастический», и не «gemütlich [28] Приятный, сердечный (нем.). «. Он щелкает по коробку. Мимо. А теперь, для того чтобы упомянутые выше лица предстали перед нами как на ладони, должен сообщить о разговоре, состоявшемся с неким господином Петером (см. рис. стр. 210), который состоялся в другое время. В ранний час. Мастер без предварительной договоренности пришел к господину Петеру; господин Петер производил впечатление человека очень сонного. Пили они отвратительный «Нескафе». Медленно завязывающийся разговор был прерван телефонным звонком. (Мастер очень любил неторопливость своих встреч с господином Петером.) На том конце провода кто-то хотел покончить с собой. Мастер прислушался: «Естественно, друг мой, что может быть естественней». Он изволил прийти в сильное волнение, чего нельзя было сказать о господине Петере, который отвечал с некоторой усталой привычностью. «Это продолжается уже три недели», — сказал он затем мастеру. Чуть позже, съев бутерброд с медаслом (слово мастера) и поболтав о некоторых «вещах», отдающих сплетнями, — господин Петер сказал о работе мастера следующее: «Немного мудрено». — «Я знаю. К сожалению, да, немного… Так получилось. Вваливаются клоуны, звучит музыка, детям дают подзатыльники, если они пищат, и появляется куча крендельщиков. Понимаешь?» — «Понимаю», — любезно кивнул господин Петер, в кивке которого угадывалось признание слова «мудрено», прозвучавшего ранее в отрицательном смысле.