Петер Эстерхази - Производственный роман

Они выиграли. На них повесили бронзовые медали; те висели на длинных красно-бело-зеленых лентах. Им хлопали. Господин Чучу стал самым результативным игроком, таким образом, фиаско уже не казалось фиаско.

Однако затем стемнело (день прошел). Господин Чучу и мастер отделились от остальных в каком-то узком переулке. Стояла тьма-тьмущая, на заднем плане растущие, как грибы, дома. «Что до меня, то сегодня я ставлю на нас», — нарушил молчание господин Чучу. Мастер не его нарушил. «Обычно-то мы такие уроды», — продолжил второй нападающий в то время, когда его красивое лицо оказалось в дрожащем, то и дело колеблющемся свете древнего фонаря. Как нимб… «Точно», — задумчиво согласился он. Они приблизились к необъятным колоссам зданий. «Убожество», — брезгливо, что вообще-то было для него характерно, сказал господин Чучу. Мастер начал угрожающе подмигивать. В качестве цели он избрал окна нижних этажей. «Да уж, это что-то… Но успокаивает то, что в некоторые окна можно просто подсмотреть». Он издал смешок. Господин Чучу вновь слился с темнотой. В одной из взятых под наблюдение квартир ужинала семья. Отец и долговязый подросток сидели, мать вносила большую суповую миску. «Такая миска с куриным супом Уйхази…» Женщина была блондинкой. Вслед за ней вошла точно такая же женщина. Ну в точности такая же. Мужчина вскочил. Сказал что-то со злостью или волнением, Мать поставила суп. Вторая женщина улыбнулась подростку, (на что) тот неохотно задвинул занавеску. «Вуаля», — устало поклонился мастер.

6 Однажды, в первой половине дня, мастер прискакал верхом к господину Банга, искусному иллюстратору (см. рис. на с. 210). Оживленное движение по проспекту короля Лайоша Великого задержало мастера на пути к цели, но в конце концов цели: господина Банга — он достиг. Они с трудом нашли общий язык по какому-то типографскому вопросу. Мастер сказал господину Банга, что следует двигаться в сторону наименьшего сопротивления. Господин Банга, вероятно, подумал, что мастер шутит, и ответил, что (им двоим) следует разменять талант на мелкую монету. Мастер поступил как человек, который считает, что господин Банга шутит, и печально сказал: «Насколько мелкую?» (Мастеру явился призрак цвета, лилового, как одеяния епископа. «Пусть обложка будет лиловая, как одеяния епископа», — сказал он с простотой Пирра, и после этого они с господином Банга зарылись с головой в ворох воспоминаний; их в основном интересовали те времена, когда они мальчишками прислуг живили на похоронах священнику — «нередко и по двадцатке выходило!» — чтобы припомнить цвета. Пока до него не дошло, что на кладбище тогда был не епископ. «Балда ты». Во всяком случае, сердца книжных специалистов они не завоевали. «Потом все утрясется».)

Он залпом выпил чашку знаменитого кофе господина Банта, отдав дань уважения прикрепленному к стене произведению искусства, сделанному из лимонов, которые жена господина Банга кушала во время родов (витамин C!) и которые были «великолепны и трагичны, как иссушенные младенцем женские груди», бегом осмотрел люстру из берцовой кости («шутка»), а потом: крэкс-пэкс-фэкс, и вот он уже стоит возле своего верного скакуна. Лошадь — ибо скакун был именно ею! — представляла собой образчик превосходной орловской породы, статное, великолепное животное. Окрас у него характерный — дымчатый; узкий круп. Сильная грудина и крепкая кость сразу бросаются знатоку в глаза. Даже если ест солому, то все равно остается в хорошей форме, хорошо усваивая корм; прекрасно зарекомендовал себя не только на скачках, но и при перевозке грузов.

Вот за что он любил лошадей этой породы.

Куча позади лошади с идущим от нее паром свидетельствует о том, сколько прошло времени. Кто-то (какой-то прохожий) завел об этом речь. Он без лишних слов плюхнулся в седло и, выпрямив спину, ускакал прочь. (Сколько раз он уже ощущал этот спазм в желудке, когда, выйдя из ворот своего института, в котором является интеллигентом с гарантированным рабочим местом за две тысячи семьсот в месяц, он видит крышку капота, чуть ли не обваливающуюся под «сладким грузом», и если к тому же шел дождь: то по слегка покатой поверхности желтыми струями что-то стекало, сама куча уже размокла до состояния каши, несколько кусков отделилось от основной массы и стекало вниз; на заднем плане — беспардонно «счастливая» морда ржащей лошади, — и если в такой момент кто-то в накрашенном виде подходит к нему и говорит: «Петер, пожалуйста, пойдемте. У меня есть зонт. Вы можете понести его до площади Маркса», — то он, с испугом взглянув в это лицо, продолжает стоять!)

Въезжая на мост, он был мучим проблемой. Поскольку приближение к мосту всегда связано с проблемой: в какой ряд человеку, точнее, мастеру пристроиться. Поскольку хоть и справедливо то, что внешний ряд быстрее в конце, а внутренний быстрее в начале, но где — каждый Божий день — начинается начало конца, и где заканчивается конец начала; и если заканчивается конец начала внутреннего ряда, там ли начинается начало конца внешнего ряда, а может быть, шучу, конечно, начало середины там, где с незапамятных времен то ли раскорячился, то ли нет автобус гармошкой. Как это непросто.

Мастер выбрал внешний ряд ради хеппи-энда. «В такие моменты я очень жалею, мой друг, что нет поблизости мухи — на крупе у лошади или еще где-нибудь, — я бы муху одним махом убил». Он часто похвалялся мастерством мухолова, которому обучился в детстве, во время одного из своих визитов в деревню. Как-то раз он с удовольствием живописал английской королеве, как в другой раз он поймал пятьдесят четыре мухи. «Знаете, ваше величество, — сказал королеве Эстерхази; они даже приходились друг другу седьмой водой на киселе, — в этом деле надо запомнить две вещи. Первое: нельзя хлопать». Королева недоверчиво глядела на него. «Бить. Ни в коем случае. Тогда все коту под хвост, ваше величество, ведь уже самим движением воздуха, произведенным ладонью, муху относит; происходит перемещение мухи. Тогда, — тут лицо мастера приобрело строгое выражение, — охотник сам освобождает свою жертву». Королева любезно кивнула, одобрив таким образом сказанное. «И все это пропорционально площади, поэтому безнадежно. Муху надо ловить мягко, от кисти, как бы между прочим подзывая ее. Иди сюда, голубушка, иди». Королева смотрела на мастера. «Идьи, сьюда, голубушка, идьи?» — «Да-да», — сильно обрадовавшись захлопал он в ладоши. «Ты бы лучше тоже повторил, — сказала Елизавета, покраснев, наследнику трона, — нечего тебе здесь хныкать!» — потому что он хныкал.

На мосту его с непривычной осторожностью обогнал черный «мерседес». Мастер одной рукой взялся за поводья, а другой придерживал плохо прикрепленный к седельной луке портфель. Он увидел, что в машине сидит Янош Кадар. Пришпорил со звоном своего орловского чудо-жеребца и, пристроившись рядом, сделал вид, что хочет поправить действительно опасно торчащий из портфеля порнографический журнал («Умелые руки проституток Гонконга»; «Как повысить интерес к сексу у вашей жены? Под светом лампы сладострастия»; «Немного испорченные девушки»; «Оргазм отсутствует на восемьдесят процентов»), наклонился, лицо ему щекотали волоски гривы; заглянул в машину, но в машине сидел не Янош Кадар. Мастер не почувствовал печали, поскольку не было из-за чего.