Любко Дереш - Намерение!

Зашел в первый же магазин на периферии, которую в Тернополе называют Аляской. Купил синюю курку с желтыми заклепками. Может, взять чего-нибудь сладкого? Но это уж больше привычка родителей – привозить сладенькие гостинцы. Вышел было из магазина и напомнил себе, что собирался купить какой-нибудь водки для мастера из похоронного бюро. Я не спец, поэтому выбирал интуитивно. Нашел «Пшеничную»: без понтов и с акцизом.

Когда вышел из магазина, уже было пол-одиннадцатого. Меня осенило, что где-то тут совсем рядом контора электронадзора, где я вчера (безуспешно) пытался заинициировать монтера. Потащился туда. Навстречу мне вышел какой-то человечек – по легонькой походке я определил алкоголика со стажем. Легкая поступь – потому что карма легкая.

– Прошу пана, – окликнул я его. – Как к конторе пройти, не подскажете?

Пан в фуфаечке начал было объяснять, а потом глянул на меня ясным взором из-под картуза и спросил, не иду ли я выяснять что-то насчет света.

– А вы там работаете?

Дядька ответил, что сегодня он выходной, а вообще-то да, он там работает. Даже саквояжик показал в подтверждение. Чем-то он мне понравился, и я предложил ему пройтись со мною в Хоботное, глянуть на проводку. Заодно показал бутылку. Видно, у дядьки были уже определенные планы, но перед предложением прогреть гланды планы не устояли и рухнули. Для последней проверки пан монтер спросил, не найдется ли у меня закурить. Я пообещал в первом же киоске купить ему «Прилук», и мы ударили по рукам.

– Тимка, – представился электрик.

– Петр, – представился я, и мы еще раз ударили по рукам для закрепления дружбы.

5

Как и обещал, в киоске я купил красную пачку «Прилук», и Тимка со всяческими аппетитными причмокиваниями затянулся и выпустил дым.

– Лучше всего курить поутру и на холоде, – заверил он.

– А еще ночью и в тепле, – поделился я опытом. – После работы.

– Точно. Может, закуришь?

– Нет, спасибо. Больше не курю.

Тимка оказался удивительно приятным мужичком, разговаривать с которым было чистым наслаждением. Невзирая на то что наши беседы были совершенно ни о чем, пока мы брели в село, они себе лились и лились. Ниже меня ростом, со следами щетины, на холоде Тимка выглядел вполне свежим, но общий красный оттенок лица напоминал не румянец, а запойный угар.

– А меня вообще-то сегодня уволили, – с детской искренностью сознался он.

– А что так?

– Да-а-а там… маленько того. Маленько не ходил. На халтурку ездил. Ну и того. С бригадой там маленько…

– Бухали помаленечку, – подсказываю.

– Ну ясно. Помаленечку, не так чтоб сильно. У нас на работе как? Идешь в отпуск – ставь отвальную. Приходишь из отпуска – ставь опять, с прибытием. Конец месяца – скидываемся. Ну, по пятницам, это уж само собой, рабочая неделя ж кончилась. Еще маленько в четверг бывает. В среду ни-ни, это пост. В понедельник – ну если только уж очень после воскресенья…

– А в воскресенье что?

– Хо! Так в воскресенье ж праздник!

– А во вторник?

– Во вторник – это только Йоська Процык может. Я б уже не выдержал.

– А жена не ругается?

– Да где там, – махнул он. – Нету жены. Сам сплю, сам гуляю. Знаешь, как это.

– А где живете, пан мастер? – такое уважительное обращение действовало на него магически. Он оживал и говорил с большой охотой.

– Да вот уже нигде и не живу. Жил было у Йоськи, но мы с ним горшки побили. Ну, поругались. Фактически из-за глупости, но я же был прав!

– А что такое?

– Да сидим мы раз с Йоськой, ну, закусили, ясно, базарим про всякое. А он сам с юга, так мне всегда интересно с ним побазарить, ведь он такое иной раз ляпнет, что меня аж смех разбирает. И вот тут он говорит, фактически ни к чему, что такого моего слова «трускавка» не существует, и его слова «клубника» тоже не существует, а по-научному будет только «суница». А «полуница» – так это вообще что-то непонятное.

– И что?

Тимка махнул рукой. Видно, не хотел растравлять рану.

– Ну и поцапались на ровном месте. И больше уж не хожу к нему.

– А где ночуете?

– Да где… на работе ночевал, в подвале там был у меня свой уголочек. А начальник как узнал, так начал на меня ругаться, что я им контору спалю, и он меня выгонит. А я говорю: да вы мне сто лет не нужны! – и вышел, дверью хлопнул.

– И что?

– А сегодня прихожу, думал, прошло у начальника. А тут подходит Микола, казачок начальников, дает мне сорок гривен и говорит, что я уже с ними в расчете. Ну, так я и пошел себе.

– И что ж теперь будете делать?

Тимка снял картуз, покрутил и снова натянул, а потом махнул рукой легко и беззаботно, совсем как моя бабуля. Мне аж самому стало весело.

– Э-э! Где наша не пропадала! А что буду делать? А вот – сяду нынче в электричку, да и поеду в Одессу, к морю. Двадцать лет парень моря не видал!

Мы сошли вниз, в село. За кряжем, что прятал село, если искать его глазами с крыш Тернополя, висел туман. Я попросил пана мастера обождать. А сам заскочил к Шелепилихе, взял пол-литра сметаны к борщу.

Вновь начиналась изморось, и мы поскорее зашли в хату.

6

– Старая, – с уважением заметил Тимка, изучая потрескавшийся потолок на веранде.

– Да уж старая, – согласился я.

Мастер скинул резиновые сапоги, повесил засаленную фуфайку на вешалку и сразу же пошел в хату.

Тимка был явно парень не промах. Неуловимыми маневрами он постоянно отодвигался от электрического щитка. Я ситуативно обставлял все так, чтобы мастер наконец взялся за дело, но сам не заметил, как Тимка уже очутился на кухне.

– Пан мастер, – позвал я. – Так вы, может, глянете сперва на электрику, а потом уже и по сто себе капнем?

– Да я б запросто, – отозвался он из кухни. – Но сперва надо чего-нибудь мастеру пожевать дать, а то контрольку в руках не удержу. О, картошечка свеженькая…

На пол с лязгом полетело что-то металлическое и загремело на всю хату.

– О-ой, я не хотел! – послышалось из кухни.

Сквозь лязг донесся бабкин голос:

– Петру-усь!.. Ой… Петру-у-усь!

Я кинулся к бабке. Бабка сидела на полу в луже ссак и плакала. За метр от нее стоял горшок, который я, остолоп, забыл подсунуть ближе.

– Йо-о-ого-ой… – ревела бабка и размазывала сопли по лицу. – Гогого-о-о-ой…

Я поднял ее на руки и понес в ванную. Бабка вцепилась мне одной рукой в воротник рубашки, другой хватала за затылок. Я помог ей обнять меня за шею. Таким манером мы зашли в ванную (осторожно в дверях, чтобы не зацепить ее головой об раму). Я поставил бабку на четвереньки в ванну и велел так стоять и не плакать, пока я не принесу теплой воды.

На кухне Тимка ползал по полу и кухонным полотенцем сгребал борщ в кастрюлю.

– Полкастрюли будет, – успокоил Тимка, подняв голову.

Я попробовал снять с плиты выварку. У меня всегда там стояла выварка с водой, с бабкой такое не раз уже бывало. Выварка была горячая, и я взглядом попытался найти полотенце, чтобы взять им посудину за ручки. Вафельное кухонное полотенце, все в свекле и луке, лежало в мойке. Я полез рукой на верхнюю полочку буфета за чистым полотенцем, как вновь услышал вой из ванной. Быстро понес туда выварку с дымящейся водой. Бабка стояла так, как я ее оставил. Она ревела: