Джо Питерс - Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

Не думаю, что папа когда-нибудь хоть капельку любил маму, потому что все его чувства всегда были обращены к Мэри, даже в ночь моего зачатия. Но он был достойным человеком и, узнав, что Лэсли беременна, решил поступить благородно и жениться на ней. Уильям был несколько обескуражен, когда услышал, что у Лэсли уже есть трое детей от первого брака, ведь она не упоминала об этом на вечеринке, но мама была из католической семьи, и он решил, что будет вдвойне хуже, если он не наденет ей кольцо на палец. Тем не менее его решение жениться на Лэсли нисколько не повлияло на его чувства к Мэри, а его план разжечь в ней ревность и интерес набирал обороты. Мэри наконец решила ответить на его ухаживания, несмотря на то что он был официально помолвлен с ее подругой, и все еще был лучшим другом ее мужа. Я еще даже не появился на свет, а семейная жизнь вокруг меня уже становилась зоной боевых действий. И что бы ни произошло дальше, вряд ли можно было предположить, что все пойдет как по маслу.

После той ночи страсть папы и Мэри друг к другу заставила их забыть о всякой осторожности, и вскоре Фрэнки, неожиданно вернувшись домой, застукал свою жену и своего лучшего друга вместе в постели. Бедняга не нашел что сказать парочке предателей и, повернувшись на каблуках, вышел из спальни, не проронив ни звука. Отец ужаснулся содеянному и, наспех натянув свои штаны, помчался за Фрэнки, но дружбу было уже не спасти. Мужчины начали спорить, дело дошло до драки на улице, а когда Фрэнки вернулся домой, остаток своего гнева он выместил на Мэри. В те дни предательства и насилия их брак был уничтожен, а отец, в бешенстве, что кто-то посмел поднять руку на женщину, которую он любит, снова пришел за Фрэнки. Теперь уже вся округа была в курсе происходящего, включая Лэсли. Пути назад не было: у нее вот-вот должен был родиться ребенок, – а муж изменял ей с лучшей подругой. Она была прилюдно унижена, и ее это очень, очень злило.

Гараж, где работал отец, был всего лишь небольшой мастерской на глухой улочке. Внутри была пара подъемников, предназначенных для машин, требующих осмотра механиков, и пара грязных комнаток, которые использовались под офис. Сбоку к ним примыкала комнатка для посетителей, стены которой были сплошь покрыты масляными отпечатками грязных рук. Мне нравились шум и запах этого места, особенно когда все были заняты делом.

Если подъемник был не нужен, папа иногда работал с машинами на обочине дороги, где Граэм хранил несколько старых драндулетов. Они были отполированы до блеска и выставлены на продажу за какие-то гроши. Отец любил работать на свежем воздухе, и мне это тоже очень нравилось – только он, я, автомобили и удивительный мир вокруг.

Я всегда просил папу сделать мне такое же испачканное лицо, как и у него, и просто визжал от восторга, когда он сначала проводил рукой по грязному мотору, а потом по моему носу и щекам, словно принимал меня в какое-то тайное общество механиков. Когда отец работал под машиной, он сажал меня в свой «капри», припаркованный на внешнем дворе, наказывая оставаться в машине и играть, пока он не закончит. А если он работал с мотором, то всегда приносил мне высокую табуретку и ставил ее рядом, чтобы я мог возиться под капотом вместе с ним. Обычно я больше мешал, чем помогал, но он никогда не злился, если я что-то портил, он только шутил.

Думаю, что одна из причин, по которой отец так любил работу, – это то, что она заставляла забыть о тяготах личной жизни. Ни один мужчина, пытающийся угодить сразу двум женщинам, не преуспеет в этом деле, тяжелом не только для него, но и для них, каким бы очаровательным он ни был. Конечно, отец сам заварил эту кашу, и ему приходилось расхлебывать ее каждый день. Дружеское подтрунивание коллег было для него настоящим спасением по сравнению с тем, что творилось в его семейной жизни.

На самом деле вряд ли что-то могло изменить мамин характер в лучшую сторону и сделать ее мягкой и приятной в общении женщиной. Если после смерти четвертого ребенка и краха своего первого брака она обозлилась на мир, то теперь была просто в бешенстве, обнаружив, что ее муж открыто спит с ее лучшей подругой и явно предпочитает ее общество. Не думаю, что папа скрывал свои чувства к Мэри, и маме трудно было с этим справиться. В то же время, хорошо зная мамин нрав, я сомневаюсь, что она предпринимала какие-либо попытки отвоевать папу обратно, используя обаяние. В отношениях других людей всегда трудно разобраться, а я был еще слишком мал, чтобы понять что-либо в урагане эмоций, бесновавшемся вокруг в первые пять лет моей жизни. Все, что я понимал, это то, что отец является моим защитником, в то время как мать всегда норовила меня побить без видимых причин, если он не присматривал за мной. Кто знает, быть может, мои старшие братья испытали на себе точно такие же методы воспитания, когда были маленькими, но рядом с ними не было отца, который мог бы их защитить. Главной заботой моего отца было оберегать меня от маминого гнева, и он справлялся, стараясь при любой возможности брать меня с собой.

Мама видела нас с отцом как единое целое, потому что мы всегда были вместе и он никогда не скрывал, как сильно любит меня. Она считала меня участником заговора против нее, членом команды папы и Мэри, частью ее унижения. Мать знала, что для отца я – самый любимый человек на свете, и она пользовалась этим при первой возможности. Мне рассказали, что однажды, когда я был еще младенцем, она высунула меня, держа за ногу, из окна на втором этаже. Папа как раз только вылетел из дома после очередной ссоры, и она крикнула ему из окна: «Может, прихватишь своего маленького ублюдка?»

Отец, конечно, испугался, увидев меня болтающимся над мостовой на почти пятиметровой высоте, и бегом вернулся домой. Почти выбив входную дверь, он помчался наверх, чтобы спасти меня. Видимо, он знал, что в таком состоянии мать была более чем способна бросить меня головой вниз. Когда он ворвался в комнату, она уже втащила меня обратно, добившись желаемой реакции от отца. Очевидно, после этого разразился настоящий скандал, в результате которого у мамы раздулась губа, а у папы появились синяки под обоими глазами. Он сказал, что никогда раньше не поднимал руку на женщину, но мать зашла слишком далеко, поставив под угрозу мою жизнь. Папа покинул дом, крепко прижимая меня к себе, поклявшись, что никогда больше не оставит меня с ней наедине.