Джонатан Литэм - Сады диссидентов

Альбом “Бауэри” вышел в 1964 году, после нескольких месяцев кропотливого труда, что было слишком долгим сроком для благожелательно настроенной фирмы звукозаписи, а также после возникших в последнюю минуту пререканий с юристом из “Вёрв”, который обнаружил в контракте “Братьев Гоган” пункт, оговаривавший, что после его разрыва должно пройти не менее полугода до выпуска сольных записей кем-либо из членов трио. Было уже слишком поздно затаскивать на рынок остальных – да это было и не важно. “Кто же скрывается за этим имечком – П. К. Зуб?” – проворчал Рай в тот вечер, когда все собрались в “Лошадиной подкове” поужинать спагетти и пособолезновать Томми за стаканами виски. “Я слышал, какой-то семнадцатилетний сосунок. А что, если нам вломиться в редакцию “Ист-Виллидж азер” и вышибить этому типу зубы?” Мирьям, которая обычно во всем противоречила Раю, тут шумно его поддержала, а потом предложила и собственную, более изощренную идею: похитить критикана и запереть его в одной комнате с предметом его фантазий – шлюхой из испанского Гарлема.

Когда Томми протрезвел после той попойки, Уоррен Рокич велел ему все забыть. И снова взяться за работу. С тех пор прошел год – а Томми так ничего нового и не написал. Он мог наизусть зачитывать целые длинные фразы из той рецензии, зарезавшей его альбом, но ему так и не удалось положить на музыку и превратить в песню ни те слова, ни какие-либо другие. И вот сейчас, возвращаясь в гостиницу, где ему предстояло провести четвертую, и предпоследнюю, ночь совершенно бесплодного “творческого штурма”, он понял, что не в силах заставить себя вернуться в эту жалкую комнатенку, к гитаре, к которой он так сегодня и не притронулся.

Томми уселся на диванчик в огромном, похожем на пещеру гостиничном вестибюле, с жадностью съел кныш и вытер жирные руки о диванную обивку. Потом закурил, решив чуть-чуть поиграть роль гостиничного детектива – понаблюдать за входящими и выходящими, за пестрым населением “Челси”. Вот прошел наверх пригожий лысеющий британец, который уже представился Томми в коридоре и, запинаясь, сообщил о себе, что пишет “научную фантастику о космических приключениях”, – словно заранее обороняясь от каких-то превратных домыслов. У стойки скандалила девушка, требуя выдать ей письма, которые администрация “арестовала” за неоплаченный номер. По слухам, отставная подружка Уорхола – если только это вообще девушка. А на такой вопрос никто бы не решился ответить утвердительно. В углу холла, у глядящего на улицу окна, с презрительно-скучающими усмешками на лице, сидели двое парней с прическами под “Битлз”, в солнцезащитных очках в такой-то ночной час. У их ног лежал футляр для электрогитары и небольшой усилитель звука. Томми предположил, что это, может быть, даже какие-нибудь “Стоунз”, или “Энималз”, или еще какой-нибудь дремучий подвид “Битлз”. У телефонной будки переминался постоянный обитатель гостиницы, поэт с внешностью воришки-карманника: похоже, он дал кому-то телефонный номер гостиничного вестибюля, а этот кто-то явно не спешил звонить. Томми мучился противоположной незадачей: у него в кармане лежала бумажка с номером телефона, по которому он старался не звонить – из страха, что никто не ждет его звонка.

Мирьям воспользовалась случаем и уехала на слет активистов в северной части штата Нью-Йорк, в лесу под деревушкой Керхонксон. Томми тоже был не прочь поехать туда с ней – ведь он и сам мог бы внести вклад в мирное движение. Мирьям, которая всегда держала свой диссидентский нос по ветру, еще в начале весны уговорила Томми выступить с песнями под гитару на студенческом диспуте-семинаре в Городском колледже и в Нью-скул при Куинс-колледже – в ее призрачных “альма-матерах”. Ко времени проведения апрельского марша на Вашингтон Томми даже написал цикл песен по данному случаю. “Деревня Восходящего солнца”, “Это Макджордж Банди [8], а не я” и “Студенческое движение может сбросить этот поезд с рельсов” сочинялись не для пластинки и даже не для исполнения перед микрофоном на апрельском сборище в округе Колумбия, куда Томми в любом случае не приглашали в качестве исполнителя. Эти песни с их простыми аккордами и припевами были скорее адресованы рассевшимся кругами студентам; их целью было поучить молодежь с плохо настроенными гитарами и без особого таланта, пробудить солидарность на местах. Томми даже не прихватил с собой инструмент в Вашингтон – они с Мирьям просто шагали вместе с этой ошеломительной толпой, как одно тело среди миллионов, а вокруг, прямо на их глазах, рождалось целое движение.

Мирьям в тот день – или к тому времени, когда они сели в автобус и поехали назад, – перезнакомилась со всеми. Она обзаводилась закадычными друзьями с такой быстротой, что у Томми голова кружилась. В первые годы ему пришлось немало потрудиться, чтобы понять: Мирьям не спит с этими своими новыми друзьями и не собирается с ними спать – ни с мужчинами, ни с женщинами. Однако он еще больше загрустил, когда понял, что против желания Мирьям заполонить свою с ним жизнь последователями, которые восхищались бы ею не меньше, чем сам Томми, невозможно выставить никаких разумных возражений. По сравнению со способностью Мирьям завязывать дружеские отношения с людьми дарование Томми казалось блеклым. Мирьям обладала секретом более высокой музыки – но самому Томми перепадало ее все меньше и меньше. Неизменно любящая и преданная, веселая и общительная в постели, Мирьям, тем не менее, умерила силу того еврейского пламени, которым так щедро обдала его в самом начале. Гитара Томми стала некой баррикадой, через которую он так и не научился перелезать, излишним украшением для той самой обыденной речи, при помощи которой Мирьям запросто достигала взаимопонимания с любым: с подростками, с чернокожими, с подозрительными полицейскими, или – как недавно, хотя уже кажется, что очень давно, пять дней назад, когда они съехали с шоссе вблизи Керхонксона, – с работником бензозаправочной станции в ковбойской шляпе.

У Мирьям, как у настоящей уроженки Нью-Йорка, не было ни водительских прав, ни желания их получить. Всего за день до того, как вселиться в “Челси”, Томми в летний дождь отвез ее на машине и на пароме на место слета. На коленях у Мирьям, сидевшей на пассажирском сиденье, лежали смятые дорожные карты. Когда нашли на карте Керхонксон, то оказалось, что он запрятан в округе Ольстер: вот так названьице, ничего не скажешь! Можно подумать, Томми никуда и не уезжал из родных мест – просто посадил эту загадочную еврейку в отцовский “Опель” и везет из серого Белфаста на какую-нибудь подростковую экскурсию. И не важно, что за рулем сидел сам Томми, – именно он чувствовал себя подростком рядом с ней. Почему бы не поехать вместе с ней на слет? Но Уоррен Рокич уже щедро оплатил ему номер в “Челси”; Уоррен Рокич отверг сделанную на скорую руку запись песен для диспута-семинара; Уоррен Рокич сказал, что Томми пора написать любовную песню, песню-воспоминание, что-то “страстное”, что-то “улетное”, что-то “балдежное”.