Геркус Кунчюс - Прошедший многократный раз

Жду, пока ей наскучит эта игра. У каждого начала есть конец. Даже если это зависит от такой, как Ева. Наконец она замолкает. Я тоже молчу. Она сломлена.

– Ах, да… Припоминаю… Эркю. Конечно, Эркю, – говорит она.

– Да, Эркю.

– Приятно, приятно…

Теперь, разумеется, я должен напомнить, что она приглашала нас в гости, однако не делаю этого. Это означало бы напрашиваться, а напрашиваться в ее спальню не хочу ни я, ни, думаю, Марк и его коллега. Та, только недавно расставшись с мужем, узнала, что за штука гомосексуализм и любовь женщин. Ева опять ждет, пока я спрошу, можно ли ее навестить. Можно подумать, я живу только ожиданием того мгновения, когда какая-то Ева из Штутгарта пригласит поделиться горестями и радостями одиночества. Но это неправда. Все-таки она сломлена. Опять, уже второй раз сломлена. Это моя победа, достойная стратегии и тактики Наполеона.

– Мы вроде договаривались встретиться, – начинает она осторожно, надеясь, что я сломя голову брошусь уверять, будто так оно и есть. Закуриваю сигарету, забрасываю ноги на алжирский столик и пальцем соскребаю с письменного стола какое-то прилипшее говно. Жду. Отдаю инициативу в ее загорелые руки и не менее коричневые ноги. Попал. Правду говорят, что женщины, которым за пятьдесят, сами берут инициативу. У тех, кто помоложе, это часто вызывает дотоле неизведанные ощущения. Так и происходит.

– Я сейчас должна выйти, – говорит она мне, – но ненадолго. Потом можем встретиться. У меня. Хорошо?

Конечно, хорошо, однако я этого не говорю.

– Я приду не один.

– Не один?! – удивляется она, словно впервые услышала, что мы были приглашены втроем.

– Да, я приду не один. Мы придем втроем.

Она была бы очень довольна, если бы эти трое пылали к ней страстью. Увы. Нас беспокоит… Не знаю, что нас беспокоит. Не знаю. Кроме того, страстью ни один из нас не пытает, не курится и не дымится.

– Хорошо, приходите втроем, – уступает она.

Кладу трубку и изучаю карту: где она там живет в ожидании избранного из избранных. Буржуйка. Абсолютная буржуйка. Ее место жительства не только у меня вызывает тошноту. Неприлично жить в таком месте Парижа. Отвратительно, да уж чего там. Мы навестим ее. Навестим, чтобы долго помнила.

– Ты знаешь, что мы сегодня приглашены в гости? – спрашиваю я Марка, так и не дозвонившегося до своего объекта.

– Мы? – удивляется он, так как у Джима был пьянее меня.

В его глазах изумление. Не может поверить, что в этом городе его не только ждут, но и приглашают, даже, я бы сказал, жаждут видеть. Марка поражает легкий шок. Кажется, вскоре перед ним откроются неплохие перспективы эротической жизни. Он на них надеется.

– К кому же мы пойдем? – заинтересовавшись, спрашивает он.

– Пойдем к Еве.

– К Еве?! К той?!

Тень разочарования проскальзывает по его лицу. Уже хочет отступить. Если бы нашел мотив, объяснил бы, что как раз сегодня, и случись же такое, у него нет времени, договорился. Жаль, однако придумать что-нибудь умное не успевает.

– Да, разумеется. К Еве. Она нас приглашала, – встревает коллега, слабо представляющая, к каким женщинам мужчины охотно ходят в гости.

– А может, пойдем сегодня вечером в Сен-Дени? – в отчаянии хватается за соломинку Марк.

– Мы туда ходим каждый вечер. Можем сделать перерыв. Тем более что она нас будет ждать. – Я отнимаю у него спасательный круг. – Мы договорились.

– О Боже!

Пока Марк не успел прийти в себя, наливаю ему и себе выпить. Чтобы быть веселее, смелее. Сидим за столом и жрем, жрем, жрем. Опять нечеловечески обжираемся. Опять грех. Опять угроза адских мук. Опять!

Ева хмурится, когда, открыв дверь, видит нас троих. Кажется, она нас не ждала. Тем не менее мы входим в ее засранную буржуазную квартиру, где не хватает только живых павлинов. Садимся в барочные кресла. Замечаю, что Ева посматривает на нашу обувь, которую, вероятно, надо было снять. Пусть сама снимает. Мы расслабляемся.

За окном виден Отель де Билль. Жара в городе снова доконала французов и туристов – их любопытство, как только поднялся столбик термометра, спадает.

Ева вспотела. Мы тоже вспотели, но наши тела скрывают рубашки. На ней рубашки нет, поэтому пот струится по шее, открытым подмышкам, даже между пальцами ног.

Марк потягивает вино, которое мы долго выбирали в магазине и теперь поставили на стол. Это хорошее вино. Даже очень хорошее. Я хочу его.

– В такую погоду никто не пьет красное вино, – неприятным тоном заявляет Ева и исчезает.

Сидим. Молчим. Жалеем, что пришли. Видимо, удовольствия беседа не доставит. Однако не теряем надежды, раз приглашены. Ева появляется с полупустой бутылкой белого вина.

– Если хотите, пейте свое. Открывайте и пейте. Я это не пью. В такую погоду… Абсурд.

Штопор не предлагает. Наливает себе своего вина, а выпив полбокала, снисходительно осведомляется:

– Хотите?

Я понимаю, что в этом доме штопора не получу. Подставляю ей бокал, чтобы хоть белым губы смочить.

От этого вина у меня во рту горчит. Выпиваю четверть бокала – столько, сколько в нем и было вина. Больше она не предлагает.

Сидим вчетвером и продолжаем молчать. Она нам неинтересна. Мы ей – тоже. Немного неудобно, но плевать на неудобство, потому что я вижу ее, может быть, последний раз в жизни. Одно ясно: завтра утром я не буду тосковать по ней и не пойду из-за нее топиться в Сену, не прыгну с Соборной башни, не брошусь на рельсы метро.

Потеть она не перестает. Слежу за ней, накаляюсь, раскаляюсь. Солнце заливает светом комнату, в которой, кроме барочной мебели, стоят фарфоровые собачки, кошечки, солдатики и пастушки.

– Жарко, – она, наконец, снисходит до беседы.

– Очень, – говорит Марк.

– Ужасно, – добавляет Римма.

– Такого лета уже давно не было, – развиваю тему потепления климата Земли я.

– Здесь можно курить? – спрашивает Марк.

– Конечно, – ободряет Ева, – на балконе.

Выходим с Марком на балкон площадью в один квадратный метр. Закуриваем. Ева остается с Риммой.

– Бл… куда мы пришли?! – плачущим голосом произносит Марк.

– Да ну на… – только и могу я сказать.

Досадно, что сигареты короткие. Снова сидим. Снова молчим. Снова гостим в гостеприимном парижском доме, в котором нас всегда ждут. От жары у меня кружится голова. Она летит все быстрей и быстрей, расширяя орбиту полета. Вот-вот оторвется от шеи. Главное, избежать этого момента, так как надо держать себя в руках.

Марк медитирует. Сидит, закрыв глаза, и изображает равнодушие. Римма пытается улыбаться, однако ее усилия напрасны. Ева, взяв тряпку, до блеска протирает стекло буфета.

Стекло уже давно чистое, но она со швабским упорством и стремлением к стерильности продолжает наводить лоск, никак не может оторваться. На ее взгляд, стекло все еще не блестит, хотя вот-вот протрется насквозь. Вина в бутылке осталось пятнадцать миллиграммов.