Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

– Именно сейчас?

– Такая у меня работа!

– Много мусора?

– Как обычно!

– Бедняга!

– Я – писатель!

– Это ужасно!..

– Вы так считаете?

– Это ужасно, когда писателям приходится перебиваться уборками!..

– Видите ли…

– Вижу!

– Понимаете ли…

– Разумеется!

– Но… Это чистки иного свойства…

– Что ж, поспешите с уборкой, и тогда мы сможем вместе хотя бы поужинать!

– Думаете, до вечера управлюсь?

– Как, и до вечера не…

– Этого нельзя знать никогда…

– Боже, вы такой чистюля?

– Нет, я – писатель!

– Знаете, я сейчас подойду к вам и помогу…

– Зачем вам?

– В этом деле женщины проворнее!

– Но… Бывает, что приходится и всю ночь…

– Я не ослышалась?

– Наверно, нет!

– Хотите сказать, что и поужинать вместе мы тоже не сможем?

– Возможно…

– Что там у вас – горы мусора?

– Пока не знаю… По утрам мне кажется, что отработал вполне чисто, а позже выясняется, что следует выгребать и выгребать…

– Кто же там так сорит?

– Сам… Кто же ещё?

– Сами?

– Такая у меня работа…

– Сорить?

– Так уж получается…

– Понимаю, вы – мазохист?

– Нет, я – писатель!

– Видимо, разница невелика?

– Видимо…

– А без изнурительных чисток вам не прожить?

– Без них – никак!

– Это ужасно!

– Мне нравится!

– Вам нравится заниматься чистками?

– Да! То есть, я пытаюсь довести свою работу до какого-то приличия…

– Даже если тратите на неё весь день и весь вечер?

– Порой и всю ночь…

– А как сегодня?

– Сегодня, думаю, всю ночь!

– Тогда приду к вам ночью!

– Но…

– Я женщина свободная… Я смогу…

– Мне, право, неловко…

– Зато, когда весь мусор выгребем, то сможем, наконец-то, вместе позавтракать! Почему вы молчите?

Я на минуту отвлёкся, раздумывая над вечной загадкой женского мышления..

– Почему вы молчите? – повторила женщина.

– Оставайтесь на месте, – прошептал я, – иду к вам!

– Когда?

– Немедленно!

– Выходит, мы сможем вместе пообедать?!

– А то что же ещё? – не понял я и, скользнув виноватым взглядом по рукописи, кажется, покраснел.

Звонил хозяин дома для престарелых:

– Доктор Грин, завтра на работу, пожалуйста, не выходите!

– Меня увольняют? – спросил я.

– Временные меры… Повсюду бастуют, скверно с доставкой самого необходимого, неважно с пациентами, да и с…

– Доходами? – подсказал я.

– И с ними… Но всё это временно… Вы же знаете…

– Разумеется! – ответил я и опустил трубку.

Я послушал, как за окном шумел зимний ветер, а потом, когда к подоконнику опустилась тёмная наволочь неба, вдруг ощутил тоску. «Прогнать темень никогда не удавалось», – подумалось мне, и в тот же миг крупные дождевые струи суетливо забегали по стеклу окна.

Я отвернулся, взглянул на немую коробку телефона: «А что, если… Нет, пожалуй, нет…»

Зашёл в ванную комнату, решив наполнить ванну горячей водой.

«Всё временно…» – подумал я о немощных, уходящих из жизни людях, о длящихся более месяца забастовках, о звонке хозяина дома для престарелых, и снова о медицинской сестре Алисе, у которой был широкий нос и плохо причёсанные волосы.

Алиса снимала комнатку в доме напротив, а своего у неё не было ничего: ни семьи, ни постоянной работы, ни даже ванной… Как-то, стоя возле здания почты, мы немного разговорились, и она записала на клочке бумаги свой телефон. Я мысленно отметил, что у неё некрасивые руки.

Я посмотрел, как льётся из крана горячая вода, и, подумав, что у меня есть хотя бы своя ванна, вернулся к телефону.

– Привет, Алиса, это говорит доктор Грин!

– А, доктор!

– Ты чем-то занята?

– Сижу!

– Просто сидишь?

– Сижу на стуле и пытаюсь ни о чём не думать!

– И я… Я тоже пытаюсь… Тебе не холодно, Алиса?

– Терпимо! Правда, у меня небольшой насморк.

– Это ужасно! Насморк может привести к самым печальным последствиям…

– И даже?..

– И даже!..

Алиса немного помолчала, потом весело спросила:

– Доктор, как вы считаете, мой нос могут отрезать?

– Ни в коем случае!

– Но как же быть с моим насморком?

– Я уже принял меры!

– Приняли меры?

– Я приглашаю тебя к себе, в ванну!

– В ванну?

– А почему бы нет? Знаешь, когда за окном темень и дождь, то нет ничего лучше, чем…

– Но, доктор…

– Что, Алиса?

– Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что…

– Что, Алиса, о чём я не должен подумать?

– Понимаете… Я женщина вовсе не такая…

– Конечно, Алиса! Ты женщина вовсе не такая… Так ведь и я мужчина вовсе не такой…

– Ладно, доктор, я подойду… Ради моего носа…

– Конечно, Алиса, подходи! Дверь я оставлю открытой…

…Алиса нагнулась, потрогала в ванной воду и, не глядя на меня, быстро разделась.

«Какая худая, – подумал я, – худая и некрасивая!»

– Вы только не подумайте, доктор… Я женщина не такая… – заговорила Алиса. – Знаете, доктор, когда жизнь столь несправедливая и когда приходится месяцами получать пособие по безработице, то иногда ты готов упрятать себя даже в ванне с водой… Знаете, доктор…

– Знаю!.. – я увидел, как от горячей воды и от пара раскраснелись её плечи, и подумал, что ничего об этой женщине не знаю и ничего знать не хочу. – В холодильнике я припрятал вино!

– Предлагаете пить вино? – спросила Алиса.

– Почему бы нет? – ответил я. – Мы сможем сидеть в ванной, наполненной горячей водой и пить холодное вино!

По лицу Алисы скользнула тень озабоченности.

– Доктор, я никогда не пила холодное вино в ванной.

– Когда жизнь такая несправедливая и когда приходится месяцами не работать, то… – я вышел на кухню, чтобы принести бутылку портвейна и два бокала.

– За что пьём? – спросила Алиса.

– Не знаю! Просто будем сидеть в горячей воде и пить холодное пиво.

Алиса пожала плечами. Она пила вино маленькими глотками, и её нос стал, кажется, ещё шире, а на её плече, чуть вздрагивая, весело перекатывались капельки воды. Наклонившись к плечу, я слизал несколько капель.

– Ты плачешь? – спросил я, заметив возле широкого носа Алисы слезинку.

– Нет, – сказала Алиса и закрыла глаза, – никогда!

Я молча взял из её руки недопитый бокал и поставил его на пол возле ванной.

– Я вам нравлюсь? – вдруг спросила Алиса.

– Не знаю, – признался я. – Над этим не думал.

– Думали! Вы знаете!..

– Что я знаю?

Алиса открыла глаза и проговорила:

– Вы знаете, что я вам не нравлюсь.

Я не ответил.

И вдруг Алиса спросила:

– Доктор, как вы считаете, сочувствием насытиться можно?

– Наверно! – сказал я. – Наверно, в какой-то мере…