Стивен Вулф - История Кометы. Как собака спасла мне жизнь

– Вулфи, это была не очень удачная мысль. – Фредди предостерегающе повысила голос.

Рык Кометы перешел в откровенную, брызжущую слюной угрозу. Коди тоже низко заворчал и, подняв морду, ощерился, продемонстрировав ряд гораздо более крупных, чем у борзой, зубов.

– Мне это не нравится! – бросил я. – Но им же надо когда-нибудь привыкать. Я вмешаюсь, если они набросятся друг на друга. – И подумал: «Как я это сделаю? Попытаюсь разнять палкой?» Меня прошиб пот. Ворчание Коди превратилось в громоподобный рык, и он бросился на Комету.

– Merde! [4]– взвизгнула Фредди.

Но тут же все замерло, в ушах звенело лишь эхо от ее крика. Ни рыка, ни ворчания, ни лая. Чтобы не сшибаться с Коди, Комета просто отпрыгнула в сторону. Коди подошел к ее миске и, опустив квадратную морду, понюхал еду. А затем, не притронувшись, двинулся к своей миске. Он был доволен, что они с Кометой поняли друг друга.

Настала очередь Сандоз. Шерсть на ее загривке встала наподобие петушиного гребня, и она, рыча, кинулась к еде борзой. Комета замерла, глаза сузились. Не успел я что-либо предпринять, чтобы не дать войти им в клинч, как борзая взвилась в воздух перед самой мордой ретриверши. Громко тявкнув, Сандоз поспешно ретировалась в безопасное место – между ногами Фредди. Собака сообразила, что появилась третья миска, которую она может вылизать, но только после того, как с едой покончит эта кожа-да-кости новенькая. Порядок установился, территория определена. И с тех пор не случилось ни одной попытки пересмотреть систему старшинства. Теперь, соблюдая строгий порядок в стае, Комета могла учиться летней жизни на берегу озера.

Июнь – август 2000 года. Небраска

Я не сомневался, что прежде единственная вода, которую знала Комета, была та, что наливали в ее миску для питья. Движущаяся зеркальная поверхность озера оказалась для нее еще более загадочным явлением, чем телевизор. Собака часами стояла в нескольких футах от кромки воды, уставившись на свое отражение. Ее озадачивали и постоянные шутовские представления ретриверов. В Седоне, где она, как все собаки, ходила на поводке, у нее не было случая повозиться с другими псами, а в приюте была настолько травмирована, что не общалась с себе подобными и не дурачилась в стае.

На озере я позволил борзой гулять без поводка. Я бы никогда на это не решился, если бы наш участок не представлял собой остров, ограниченный озером, каналом и крутыми обрывами. Собаке далеко не уйти. Борзая заслужила право побегать на свободе. И еще я хотел, чтобы она научилась играть с ретриверами. А я бы наблюдал, как ястреб, чтобы с ней ничего не случилось.

Первой робкой попытке Кометы поучаствовать в собачьих забавах помешало буйство их игрищ. Она уже стала подбираться к ретриверам, решилась погрузить лапы на несколько дюймов в воду. Ближе, ближе… И вдруг, утопив ее в холодном озере и насквозь промочив, рядом пронеслась собачья лавина. Потрясенная, как хитрый койот Вили из мультика, борзая еле выбралась на безопасное место и рухнула около меня на песок. Я словно видел, как кружатся искры у нее в голове.

Следующие несколько дней Комета провела, сидя на влажном песке рядом с моим креслом, и неусыпно следила за собачьими забавами. Уши на макушке, глаза настороже, она, меняя наклон головы, наблюдала, как ретриверы ищут теннисные мячики, гоняются за утками и распугивают на мелководье рыбу. И казалось, осталась довольна, что буйные развлечения не перерастали в озлобленные потасовки с грызней и борьбой за выживание, а являлись лишь игрой и забавой. Сначала неуверенно, а потом все решительнее Комета стремилась включиться в игры. Вскоре ей это удалось, и состав нашего циркового шоу увеличился до трех псовых. Борзая притворялась, будто нападает спереди, а Коди изображал, что отбивает ее атаку корпусом. В свалку ввязывалась Сандоз – шерстяной ком, который и не думал кусаться. Отрываясь от дуэта ретриверов, Комета уходила на фланг и скакала по воде, словно перепрыгивающий через заборы олень. Баталия повторялась снова и снова, и при этом менялись союзы участников.

В изобретении игр у собак, как у детей, воображение бесконечно. Ретриверы знали, что простая погоня за утками – бесполезное, подобно беготне по воде, занятие – требует много усилий и не приносит толку, если не считать, что голова все-таки остается над поверхностью. Но если поджидать утку в засаде, а когда она приблизится, броситься вслед и плюхаться в озеро с конца причала, игра становится намного оживленнее. Вот Коди сломя голову несется по пирсу, взмывает в воздух и шлепается в середину группы перепуганных пернатых. За ним быстро семенит Сандоз и шмякается животом о воду. Когда Комета в первый раз приняла участие в этой забаве, она стремительно рванула по пристани и прыгнула в озеро, ожидая, что встретит под ногами твердую почву. Оказавшись над водой, собака попыталась продолжать погоню и оттолкнуться сильными ногами. Но, подняв кучу брызг, головой вперед погрузилась в воду. Когда борзая вынырнула, у нее был вид заезжей знаменитости, которую усадили на ярмарке на стул с подвохом, и тот немедленно провалился в полный до краев чан.

Но Комету это не отпугнуло и она превратилась в заядлую поклонницу водных видов спорта. Стиль плавания красивым никто бы не назвал, зато меня восхищала ее сила воли. По способности держаться на воде борзые с их пятнадцатипроцентной жировой прослойкой не могут сравниться с собаками, которых природа наделила тридцатью пятью процентами жира. В то время как ретриверы барахтались в озере, голова Кометы едва виднелась над водой, и при этом она яростно колотила передними лапами. На берег она вылезала с прилипшей к бокам шерстью и настолько обескураженной, что мне казалось, я вижу, как сконфуженно краснеет ее нос.

Я вздыхал с облегчением, когда уцелевшая после кораблекрушения наконец отряхивалась на берегу, но эти игрища приносили много веселья! Так и подмывало безудержно, до колик в животе расхохотаться, но, боясь боли, я лишь сдержанно хихикал, и это мое пофыркивание казалось Комете жалостливым. Она отворачивалась, подчеркнуто не обращая на меня внимания. Не помогали даже сюсюканья Фредди. Заговори жена таким тоном с ретриверами, те поползли бы к ней по раскаленным углям, чтобы их утешили. Но только не Комета. Моментальное напряжение мускулов задних лап, и она отпрыгивала в сторону, мягко проносилась вдоль кромки воды, как серфингист, затем припускала по пляжу длиной в футбольное поле, резко поворачивала к стоящему вдалеке очагу, оставляя озеро за спиной и скрываясь в тополиной роще. Вскоре ее топот становился громче – борзая бежала в нашу сторону, – накренившись, замыкала овал и уходила на новый круг. После нескольких кругов с высунутым горячим языком и вздымающимися боками она на полной скорости врезалась в озеро. А я так и не мог разобраться, почему сидел затаив дыхание: то ли восхищаясь ее зрелищным атлетизмом, то ли в ожидании, когда Комета появится на поверхности. Одно было ясно: даже Шекспир не придумал бы более драматичной кульминации.