Юрий Винничук - Девы ночи

– Так себе.

– Пролетел я на полтысячи. А ты знаешь, что для меня полтысячи рубасов? Я же больной. Мне на лекарства нужно. А тут – полтысячи!

– Да перестань – что для тебя полтысячи? Ты без тысячи в кармане из дому не выходишь, – подначил я его.

Шиньон мигом загорелся, как жмут сена, и, чтобы погасить пожар, я заказал еще одну бутылку. А выпить на шару Шиньон не отказался бы даже при смерти. Когда он уже немного захмелел, я положил на стол сотню и сказал:

– Это маленькая компенсация за твои страдания, но я хочу услышать историю о краденых джинсах.

– Какие джинсы? Я ничего не крал!

– Не ты, а Франь. Те джинсы, которые будто бы сперли цыгане у поляка. Триста пар.

– Я ничего не знаю.

Я сгреб стольник в кулак.

– Погоди… В принципе, я слышал кое-что…

Я расправил купюру на столе.

– Это только между нами, – его рука накрыла стольник и медленно потащила на свой край стола. – Если ты еще кому-нибудь расскажешь, я скажу, что ты все выдумал.

– Хорошо. Я просто хочу знать для себя.

– Значит так. В этом деле замешаны поляки и трое ментов.

– Мыкола, Эдик и лейтенант.

– Я этого не говорил. Я не знаю никаких имен. И не хочу знать. Лишняя информация у меня стирается. Итак. Поляки под прикрытием ментов привезли во Львов триста пар джинсов. Один мент накануне обратился к Франю, чтобы тот помог сплавить джинсы. Но с условием, что нужно сбросить сразу всю партию, а не цыкать по нескольку штук. Франь сказал, что такими суммами не оперирует, и свел мента с тобой, чтобы ты поклеил под это дело цыган. Один поляк вместе с легавым поехал на встречу с цыганами. Но… тут в этот процесс вмешивается Франь, который вообще как бы к этому отношения не имеет. Он посылает кого-то к цыганам и переносит встречу. Кажется, на более позднее время. А потом его люди, переодетые в цыган…

– В свитерах «феррари».

– Во! В свитерах «феррари»! Чтоб они горели синим пламенем! Его люди нападают на легавого и поляка, лупят их так, что легавый попадает в больницу, а поляк просто идет на дно и залегает, как бычок. И джинсы исчезают. Менты в трансе. Им известно только то, что джинсы сперли цыгане. Подозрение падает на тебя. Но когда тебя берут в оборот, то они видят, что что-то тут не клеится. Однако нет ни единой ниточки, и, чтобы время зря не терять, натравливают тебя же на эти джинсы. Ну, и ты их находишь, или, наоборот, по версии Франя, подбрасываешь ему на хавиру [68]. Им ясно, что цыган подставили, и они и вас отпускают. А Франь, в свою очередь, вешает им лапшу, что подставили как раз его. Сошлись на том, что Франь помог им сбагрить товар, не заработав на этом ни копейки. Потом еще ресторан ставил. Можно сказать, он отделался легким испугом.

Я попрощался с Шиньоном, не подозревая, что все болезни, которыми он страдал, были не выдуманными, а настоящими, и что через несколько лет он таки умрет, тихо и незаметно, оставляя в безутешном горе своих кредиторов.

Прошло месяца два. И довелось мне попасть на свадьбу к одной подруге. Отмечала она ее в ресторане «Львов». В разгар веселья я заметил компанию, которая расселась за столиком в тихом уголке. Это были мои знакомые – Мыкола, лейтенант, Эдик, Франь, Шиньон, Додик и еще несколько дамочек, среди которых я узнал и Веру Додика, и ту, которую мы похищали. Они пили шампанское и шумно галдели, время от времени откидываясь на спинки кресел и весело хохоча.

– Быстро же вы договорились, – сказал я, подходя к их столику.

– Не по-о-нял! – сожмурил рыжий глаз Шиньон.

– А тут и понимать нечего. Как здоровьице, Мыколка?

– Кто это такой? – спросил курдупель у Мыколы. – Ты его знаешь?

Мыкола пожал плечами.

– Впервые вижу.

– Разве мало тут чудиков? – засмеялся Эдик.

– Ты давай, друг, хиляй отсюда, – посоветовал Франь. – Выпил?.. Ну, и хиляй!

– Да вы и впрямь артисты! – воскликнул я. – Вам нужно непременно в театр. Там вас давно ждут!

– Сейчас я с ним поговорю! – грозно произнес Додик и встал было из-за стола, но Вера схватила его за рукав:

– Не вмешивайся! Видишь – пьяный!

– Нужно вызвать милицию, – возмутился Шиньон. – Что за черт – не дадут культурно отдохнуть! Официант! Официант!

Я развернулся и поплелся к своему столу.

Удивительный мир, в котором я еще недавно пребывал, для меня закрылся.

Львов, 1978 г.

Прошло два года. Ни малейшего просвета я и дальше не видел перед собой. Писал в стол, работал художником на изоляторном заводе и ждал каких-то блаженных времен, которые должны были прийти мне на выручку. Но они, однако, не приходили. Леонид Ильич, казалось, будет жить вечно, а с ним и вся его гнилая банда.

На заводе я малевал лозунги, призывы, агитки, и не было всему этому ни конца ни края.

В конце апреля мне приходилось работать каждый день, малюя первомайские транспаранты и другие глупости. Как-то в мою мастерскую вошел рассерженный начальник цеха, в котором я числился маляром, и спросил:

– Где табличка для моего кабинета?

Голос его звучал грозно и не предвещал ничего хорошего. Дурацкие таблички, которые он себе заказал, я все время откладывал на потом; одно лишь упоминание о них портило мне настроение – начальник хотел, чтобы я фигурно вырезал их из латуни и наклеил на деревянную дощечку.

– Я еще не сделал, я должен рисовать транспаранты, – соврал я.

– Что значит «не сделал»? Сегодня у нас иностранная делегация! Что они увидят на моих дверях?

Таким я его еще не видел. Он весь раскраснелся и аж кипел от ярости. Возможно, даже сто грамм для храбрости врезал. По крайней мере, я не ожидал от него трезвого следующей тирады:

– Все! Ты здесь больше не работаешь! Хватит с меня! Художники, бля, понимаешь! Пиши заявление! С сегодняшнего дня! Мне на стол! Все!

Я тоже могу впадать в нервы. Один элегантный взмах руки – и краска из банки вылилась на готовый щит с передовиками производства.

– Ах ты бл..! Да ты что? Обалдел?! – орал начальник, а я спокойно нацарапал заявление и, ткнув ему в руки, убрался восвояси.

Через час, собрав необходимые для увольнения подписи, я с трудовой книжкой в кармане уже брел по солнечной улице с настроением далеко не солнечным.

Изоляторный находился в самом конце Зеленой, до центра было далеко, но у меня не было ни малейшего желания пихаться в троллейбус и я шел пешком. Вдруг я услышал, как возле меня притормозил автомобиль. Дверца открылась, и знакомый голос пани Алины позвал:

– Пан Юрко! Садитесь, я вас подвезу.

Я послушно сел рядом с ней.

– Ну, куда это вы направлялись с таким видом, будто проиграли душу в карты? – толкнула она меня плечом.

Пани в возрасте за рулем выглядела оригинально. Особенно эта белая шляпка с маленькой белой вуалькой.