Май Цзя - Заговор

С того времени Абин, я и мой нынешний муж (его зовут Сяо Люй) часто ходили на рынок и искали соперников для отца. Потом приглашали их к нам домой, чтобы они играли с отцом, удовлетворяя его пристрастие к шашкам. И хотя такой поиск игроков был слишком трудоемким и хлопотным делом, но, глядя на то, как горят глаза отца, мы и сами не переставали радоваться. Поначалу искать противников для отца было затруднительно, мы просили знакомых помочь в этом деле, уровень найденных игроков заметно отличался. Некоторые хотя и были довольно известны, но оказались ограниченными, словно лягушка на дне колодца, на самом деле не обладали какими-либо выдающимися способностями, поэтому отец сердился, когда мы приглашали таких людей. Потому что они были посредственностями и не могли составить конкуренцию отцу. Потом Абин через своего друга познакомился с одним человеком. Его отец был руководителем комитета по делам физкультуры и спорта, и по его рекомендации мы завели связи в Ассоциации игроков го нашего города. И отныне мы изучали предоставленные ассоциацией сведения об игроках и, основываясь на их уровне, приглашали к нам – от тех, кто играл на низком уровне, постепенно переходили в сильным мастерам.

В Ассоциации состояли примерно тридцать-сорок игроков, они представляли самый высокий уровень мастерства в нашем городе. Среди них был мастер пятого дана – городской чемпион. Все эти люди прошли огонь и воду, у них был свой стиль и убийственные приемы, они таили смертельную опасность. А отец был всего лишь очень умным, но все же новичком. Можно представить, что он поначалу не был им равным соперником. На соревновании он был разбит, словно яйцо, ударившееся о камень. Но самым странным и почти немыслимым было то, что, стоило только лучшим игрокам начать партию с моим отцом, очень скоро отец нагонял, поднимался до их уровня, а затем превосходил, намного превосходил их!

Я хочу сказать, что, столкнувшись с мастером, отец сначала проигрывал несколько партий, но проходило совсем немного времени, и отец превращал свои поражения в победы и становился непобедимым соперником. Казалось, что мастерство отца растет не по дням, а по часам. Один и тот же мастер, еще вчера выигрывавший у него, на следующий день терпел поражение за поражением. Честно говоря, к нам приходило столько мастеров игры в шашки го, но ни один не мог стать достойным противником и продержаться больше недели. Сначала они выигрывали партию за партией, заявляя о своем превосходстве, а потом все без исключения терпели поражение от рук отца. Он был словно загадочный убийца, в конце концов наносивший поражение абсолютно всем соперникам. Для него это было как теорема в математике – исключений быть не могло. Позднее отец говорил, что, садясь играть с новым противником, он больше всего боялся не того, что проиграет, а что этот новый противник сразу же сдастся. Он тоже был в курсе, насколько трудно нам давались поиски компаньонов для игры в го. И если найденный с таким трудом человек сразу же проигрывал, то не только мы были удручены, но и он сам чувствовал досаду. Отцу нужны были острые ощущения, он мечтал о том, что напротив будет сидеть сильный противник, которому он бросит вызов, сразится и покорит, и для этого ему придется приложить все силы и умения. Он терпеть не мог те партии, где не надо было сражаться насмерть, которые не держали в напряжении, так же как ему приелась банальная жизнь.

Помню один вечер во время праздника Середины осени 57. Я читала книгу, сидя на балконе, отец играл в гостиной с тем самым мастером пятого дана. Партию за партией, с полудня и до самого вечера. В процессе этого я время от времени слышала их простые диалоги, когда они начинали или заканчивали партию. По этим немногословным беседам я сделала вывод, что отец снова постоянно выигрывает. Я периодически заходила к ним, чтобы долить воды в чайник. Лицо отца было безмятежным, он пил чай из пиалы с крышечкой, курил сигареты и выглядел довольным. А вот мастер игры в го и не курил, и чай не пил, не сводил глаз с доски, было видно, что он не собирается сдаваться, сражается из последних сил, стиснув зубы. Иногда он поднимал руку, чтобы переставить шашку. Рука осторожно зависала в воздухе, будто в ней была зажата не шашка, а бомба, и он колебался и не мог решить, ставить ее или нет, а если ставить, то куда. Его мучительные раздумья бросались в глаза, все мышцы на лице были натянутыми, затвердевшими, словно мыслительная работа – это напряжение тела. По сравнению с ним казалось, что отец справляется с легкостью, он был спокоен, уравновешен и беззаботен, он играл не сосредоточенно, словно мысли его витали где-то далеко. Потом я услышала, что они складывают шашки, и мастер произнес:

– Когда будем играть в следующий раз?

Отец в ответ решительно отказался:

– На этом остановимся. Потому что если так и дальше пойдет, то мне придется давать вам фору, а я не играю партии, где надо давать фору.

Он всегда так невежливо отказывал тем, кто терпел от него поражения, многим было трудно это принять, что уж говорить о купавшемся в славе чемпионе. Перед уходом он бросил мне одну фразу, сказал, что отец гений игры в шашки го, что он обыграет всех. «Слышите, – произнес он, – всех обыграет! Но вы подумайте, кто в этом городе сможет быть его соперником? Никто!»

Нет никого!

Хм, мне всегда отец казался непонятным, загадочным, удивительным и глубоким. Возможно, ты спросишь, правда ли это. Я отвечу: да, правда, все правда. Но я и сама волей-неволей ставлю под сомнение истинность этого, ведь это было слишком необычно.

День третий.

<���…>

День уже клонится к вечеру, а трое моих коллег еще не пришли на работу. Возможно, они и не придут. Льет дождь, и это причина, по которой они не придут. Такая причина в качестве объяснений тоже работает, по крайней мере у нас тут. Но я вспоминаю отца – что было для него уважительной причиной не ходить на работу? Не могу вспомнить ни одного раза, когда он не пошел бы за красную стену, ни единого дня. Даже если мы упрашивали: «Папа, возьми сегодня отгул, ты нужен маме» – или какие-то дела дома требовали его присутствия целый день или полдня. Тогда отец останавливался и, стоя там, начинал размышлять. Ты стоишь и умоляющим взглядом смотришь на него, надеясь, что твой взгляд заставит его остаться. Но отец не смотрел на тебя, он специально отводил глаза, смотрел на часы или на небо и никак не мог решить – уйти или остаться. И каждый раз, когда ты думал, что уж сегодня-то он останется, бросался вперед, хватал шляпу, которую он собирался надеть, чтобы повесить ее обратно на вешалку, отец, словно вдруг принимал решение, забирал у тебя шляпу и решительно говорил:

– Нет, мне все-таки надо идти.