Максим Бутченко - Художник войны

На следующей неделе Антон напился. По шахтной традиции новичок, поступивший на работу, выставляет коллегам «бутылек» – трехлитровую банку самогона. Обычно после смены шахтеры выезжали на поверхность и шли в ближайшую посадку (если дело не происходило зимой), чтобы выпить. Тормозки перед спуском в шахту оставляли на поверхности, ведь нужно чем-то закусить.

Перед работой Антон зашел в нарядную – там горный мастер дает сменное задание и заставляет расписаться в журнале по правилам техники безопасности. Но как только Неделков зашел в кабинет, к нему почти сразу подскочил Костя, тридцатилетний худощавый мужик с картавым голосом.

– Ну, как, Антошка, принес? – спросил он и, улыбаясь, подмигнул.

– А куда я денусь с подводной лодки, – отвечал Антон.

Через десять минут звено шахтеров вывалилось гурьбой из нарядной и первым делом – на перекур. На приступах комбината стояли несколько десятков человек, дым поднимался клубами, Антон за компанию стоял среди товарищей, не курил, прислушивался к разговорам.

Он работал на шахте почти месяц, а все никак не мог привыкнуть к матам, которыми мужики не ругались, а разговаривали. Отец, хотя и выпивал, никогда не ругался при детях. Антону было немного не по себе, меньше всего хотелось казаться, что он не такой, как все. Поэтому он начал встревать в разговоры, ругал «помаранчевых», материл Ющенко. Незаметно для себя, он переступил какую-то невидимую грань, за которой навсегда оставил прежнего себя. А окончательно понял это в тот день.

Смена выдалась как назло тяжелая. Его послали не сидеть на пересыпе, а вместе с тремя мужиками вытаскивать из заброшенной выработки старый двигатель с насоса. Вместе с Антоном пошел Костя и пожилой мужик, лет под пятьдесят, имени его Неделков не знал. Мужик только кряхтел, когда поднимались вверх по наклонной выработке, Костя без умолку тарахтел об армейских годах, а Неделков помалкивал, как будто пытался поймать, запомнить, запечатлеть себя именно в этот миг, наверное, предчувствуя, что проходит свою точку невозврата.

Для того чтобы вытянуть двигатель, им пришлось пройти 800 метров по выработке с большим углом падения. Потом они свернули направо и вышли на штрек, горизонтальную выработку. Прошли еще километр, из которых половина без рельсового пути. К тому же часть «погашена» – арочная крепь демонтирована: куски породы угрожающе свисали над головой. Так часто происходит – общая протяженность выработок в шахте достигает 100 км, поэтому, когда угольный пласт истощался, почти все оборудование забирали. Но иногда кое-что забывали в спешке. Так и в этот раз. Еще немного, и рабочие приблизились к месту назначения.

– Мужики, осторожно, смотрите вверх, чтобы породой не накрыло, – внезапно подал голос пожилой кряхтун.

– Не боись, батя, я такого уже насмотрелся, видел бы ты мою жену, после нее черт не страшен, – пробормотал Костя и уверенно шагнул в темноту.

Впереди несколько сот метров, похожих на природную пещеру. Неровные, словно погрызенные, стенки штрека ощетинились острыми краями многокилограммовых туш породных кусков и свисали, как будто тела свиней в морозильнике. Прогнившие доски валялись на почве, белесый мох свисал с кровли, а большие темные лужи перегородили путь.

– Давай, братва, за мной, – приговаривал Костя и опасливо поглядывал на угрожающе нависшие пласты породы.

Пожилой мужик шел вторым, а Антон замыкал шествие. По колено в воде, растаптывая грязь, прыгая по островкам суши, троица передвигалась в глубине земли. Через двадцать минут справа в штреке показалась щель, высотой около метра. Это печь, небольшая выработка длиной 10–20 метров, которая перпендикулярна другой выработке – просеку, подобному печке, но гораздо длиннее.

– Прибыли, ведро пота сошло, пока дошли, как будем тянуть эту бандуру, ума не приложу, – сказал пожилой и снял каску, почесал голову.

Костя подошел к печке и осветил мглу светом коногонки – стойки удерживали сечение, хотя кое-где и кровля зияла пустым пространством.

– Э, блин, да двигатель в просеке, ни лебедки, ни хрена, нужно волоком вытаскивать, – недовольно сказал он.

– А ну ка, дай мне, – пожилой взобрался на распил и озарил печку электрическим светом. Потом неодобрительно закряхтел, обратился к Антону:

– Давай, сынок, полезай, посмотри далеко ли он лежит.

Антон слазил в печь – двигатель лежит недалеко, решили найти кусок каната и вытащить его волоком. Через минуту Костя тоже протиснулся в печь, одновременно матеря начальника, директора, президента и бабку с третьего подъезда, которая не дала ему самогон в долг. На пересечении печки и просека лежал двигатель весом 70 кг, двоим его под силу вытянуть. Канат закрепили на двигателе – Костя тянул, Антон подталкивал сзади. Все шло как по маслу. Но у самого выхода из печи нужно было проползти место, где не было стоек – кровля оголена, и тонкие пласты породы отслаивалась, как слои пирога.

– Давай, мать твою, видишь, зацепился, дави, – орал Костя на Антона, а сам тянул канат спиной к выходу.

И он ударился о стойку, та упала, пластушки из кровли ссыпались, подняли облако пыли, а кусок породы, весом примерно в десять килограмм, острым концом вонзился в руку Кости.

– Мать твою, а, – почти моментально вскричал шахтер. Руку распороло до кости, кровь заливала робу. Антон поспешил ему на помощь, а когда подполз, то увидел травмированного, который стонал и ошарашенно смотрел на рану.

Кровь хлестала, как будто из крана. Виднелась кость. Неделков вытаращился на красные потоки, организм отреагировал мгновенно, и тошнота подступила к горлу. Столько крови он никогда не видел. Подоспел пожилой кряхтун.

– Елки-палки, как же ты так? – озадачился на секунду мужик, но буквально через мгновение продолжил: – Антон, рви рубашку, нужно срочно перевязать!

Но Антон никак не реагировал. Он смотрел, как краснота растекается ручьем по ткани, словно жизнь вытекает из разодранного тела. Эта рана – жизнь наизнанку, вывернутое бытие, тайна, разгаданная рваной плотью.

– Рви, сука, что ждешь? – повторно заорал шахтер.

Антон дрожащими руками стянул рубашку и оторвал два рукава.

– Дай сюда, – мужик вырвал рукава у Антона и сам перевязал рану Кости, приговаривая со злостью: – Понабирали пацанов, молоко еще не обсохло, а туда же.

Костя сдавленно стонал, а Антон оперся спиной на стойку и не мог прийти в себя. Оставшееся время смены они с мужиком тянули двигатель, привязанный на подбое. Через каждые пятнадцать минут отдыхали. Костя плелся позади, кровь алыми пятнами проступала сквозь намотанную ткань. Пару раз Антон подходил к нему, спрашивал, как он, но Костя отмалчивался, кивал головой, что нормально.