Максим Бутченко - Художник войны

Уставший, изнеможенный, обессиливший Неделков выезжал из шахты в тяжелом настроении. Ему казалось, что за несколько часов он повзрослел на несколько лет. В клети мужики обсуждали травму, но никто и не думал отменять бутылек. Наоборот, говорили, что нужно снять стресс, проспиртовать организм от микробов. Костю отправили в медпункт, а остальные пошли пить.

На поверхности после бани звено стояло кругом в лесопосадке, посредине трехлитровый бутыль самогона, нехитрая закуска – сало, огурцы, лук, вареная картошка. Пожилой мужик, который помогал Антону нести двигатель, громко рассказывал, как получилось, что Костю травмировало.

– Давай, пацан, выпьем за тебя, теперь ты по-настоящему понял, что жизнь, как стакан водки, бац – и разбилась, – с улыбкой сказал он, протянув полный граненый стакан самогона.

– Мужики, да я не испугался, правда, – оправдывался Антон, но никто его уже не слушал. «Бутылек» быстро все превращает в базар. Голодные, уставшие шахтеры почти моментально пьянели, разговоры становились все громче, кто-то уже задирался к соседу.

Неделков захмелел. Он сел на корточки, устало ел вареное яйцо. В голове помутнело. Немного расплылась картинка. Шахтеры все сильнее гомонили. В висках стучали молотком воспоминания, но постепенно происшествие в шахте затуманивалось. Ему подливали. Он пил, ноги стали подкашиваться, сознание медленно уходило в туман. Последнее, что он помнил, так это пожилого кряхтуна, который кричал ему в лицо, что он стал мужчиной.

К дому шахтеры его подвели под ручку, но подняться наверх Антон так и не смог – заснул на лавочке перед подъездом.

Утром Артем кое-как доковылял до 9 этажа и понял – нужно менять место жительства.

Зарплата обычного рабочего – 2–3 тысячи гривен. Квартиру снимать дорого, поэтому Неделковы за копейки взяли в аренду в пригороде давно требующий ремонта частный дом.

А и с работой нужно что-то решать, третьего члена семьи на такие деньги не прокормить. Поэтому Антон через два месяца перевелся ГРОЗом (горнорабочим очистного забоя) на работу в лаву – горную выработку высотой обычно от метра до полутора. Там добывают уголь, который транспортируется по соединенным рештакам, похожим на железные корыта. Они десятками соединены друг с другом в сплошное узкое железное полотно, по которому тянется цепь конвейера с планками, цепляющими добытый уголь. А по большой цепи волоком двигается комбайн. Это продольный прямоугольный механизм с выступающими за корпус шнеками – крутящимся куполообразным устройством, на конце которого находятся специальные режущие коронки. Шнеки вгрызаются в угольный пласт, уголь осыпается на конвейер, который дальше по цепочке отправляет черное ископаемое на поверхность.

Сказать, что это сложная работа – ничего не сказать. Все делается, как говорят шахтеры, «пердячим паром»: мужики вручную тягают железяки по 100–300 кг, переносят распиленные по 1,5–2 метра стволы сосны (шахтеры называют их просто – лес), зачищают тонны породы и угля обычной лопатой. В лаве вентиляция почти всегда хуже, чем в остальных выработках: бывает, она находится на исходящей шахтной струе воздуха.

Первое время спуск в шахту Антон воспринимал как очередное погружение подводной лодки в морские пучины. Это ощущение не сравнить ни с чем. Когда он пересекал черту «поверхность-шахтные выработки», в голове будто срабатывал какой-то тумблер: внутреннее состояние менялось, словно по щелчку.

Первая стадия – борьба с темнотой. Так было всегда, когда Антона посылали в глубь старых выработок. Ему всегда казалось, что вот-вот потухнет лампа – и что он будет делать тогда? Как выберется, если ближайшие к нему люди работают в пяти километрах? Неизвестность вперемежку с боязнью потонуть во мраке всегда страшила его. И вот теперь в шахте – и неизвестность, и океан мрака, и вероятность утонуть в нем. Антону приходилось брать волю в кулак, чтобы успокоиться. И даже спустя годы это тревожное чувство продолжало колыхаться где-то в глубине его души. Второе положение невидимого тумблера – опасение стать белой вороной, не таким, как все. Поэтому Антон старался сделать все, чтобы не дать никому повода обвинить его в том, что он «отбивается от коллектива»: ходил на «бутыльки», а потом под руки провожал своих товарищей до дома, работал на износ, без конца матерился. Думал, как шахтер, и жил, как шахтер. Это превращение произошло для него незаметно, даже вопреки – ведь он не оставлял желания стать художником.

Со временем Антон привык к адским условиям. Температура в забое – под 40 градусов, и он опускался в шахту с двумя двухлитровыми бутылками с замороженной до состояния льда водой. Пока доходил до забоя, лед полностью таял. Из-за этого пекла у мужиков в шахте часто идет кровь из носа, нередко они падают в обморок.

– Когда попадем в ад, будем считать, что пришли на смену, – смеялись чернолицые работники подземелья, поедая обеды из «тормозков».

У всех ГРОЗов к сорока годам развивается силикоз. Угольная пыль, смешиваясь с влажной средой легких, затвердевает, словно булыжник, выросший внутри. Бывали случаи, когда окаменевшее легкое у шахтера отрывалось, и тот мучительно умирал… А при вскрытии хирургический нож стучал по легким, будто по обычным камням. А сколько смертей в самой шахте! Жестоких, как в самых страшных голливудских «ужастиках»: бывает, человека наматывает на шнек, и все его внутренности, кишки, куски кожи, остатки лица еще долго собирают по всей выработке… Такие случаи шахтеры помнят всю жизнь и зачастую вспоминают погибших за бутыльком.

Однажды Антон шел по заводненной шахте. Сапоги хлюпали по воде, жижа разбрызгивалась в стороны. Он должен был зайти в отдаленную выработку, где мужики запрятали инструменты. Шахтеры довольно часто воруют их друг у друга, так же, как и робы, и сапоги в бане. Именно поэтому грязную и чистую одежду еще на поверхности, в бане, закрывают в ящике на замок, а в шахте клеваки – ключи – закапывают в почву или по бокам выработки.

Идя по тоннелю, Антон увидел, как впереди замелькал свет, будто кто-то махал головой. Так иногда бывало – в темной выработке единственный способ сообщить что-то находящимся далеко товарищам – махнуть головой с включенным светильником. Два кивка означают «тяни, включай лебедку», кивки по сторонам – «выключай», по кругу – «иди ко мне». Вот нечто круговое было и сейчас.

– Да он что, пьяный? Машет головой, как припадочный! – возмутился Антон. Он иногда разговаривал сам с собой, оставаясь наедине, – слишком долго тянулась смена.

Буквально через несколько секунд он понял причину «припадка»: шахтера било током. В шахте вагоны, лес, оборудование тягают специальные электровозы. По виду они похожи на трамвай – посередине пантограф, который питается через контактный провод – траллею. Этот провод подвешивается на растяжках и тянется по горизонтальным выработкам с двухметровым сечением. Напряжение на траллее неслабое – от 250 В постоянного тока. Достаточно, чтобы убить человека.