Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент

Мариана йогой занималась не в «спидо». А жаль. Ее стан, подобный песочным часам, облегало бежевое трико, оно ничего ни подчеркивало, ни вычеркивало. Какой там цвет секса? Красный? Бежевый, во всяком случае, – полная противоположность. Бежевый – тепловатый цвет контроля рождаемости. Но Тед не мог взгляда отвести от Марианы, даже в бежевом.

Более того, он подумал, что вот закончит убираться и, может, займется с этими ребятишками их йогой – или после-йогой, что бы там после йоги ни делалось. Тед радовался, что Марти искренне нравится Мариане, – и что он, Тед, не единственный человек в оставшейся у Марти жизни. Кочергой размел костер на множество костерков поменьше – такие не спалят дом дотла. Перемешивая пепел, наткнулся на что-то гораздо увесистее журнала. Тед осторожно извлек из камина тетрадь до того толстую, что она не загорелась, а лишь обуглилась по краям. Сдул с нее прах, открыл на первой странице и прочел: «Человек-Двойномят, роман Мартина Сплошелюбова». Роман? Теду и в голову не приходило, что отец пытался сочинять пространную прозу. Он подозревал, что Марти, цитировавший Лира и Уитмена, – читатель-тихушник, но все же последний раз отца за чем угодно, кроме газеты, видел не один десяток лет назад, и Марти частенько говорил что-нибудь вроде: «Ты, видать, норман-мейлеровским нарциссом себя возомнил, чтоб считать, будто тебе есть что сказать на трехстах страницах всякой херни? Мне на такое хуцпы [148]не хватит». Марти блестяще давались девизы и чеканные фразы, краткие всплески остроумия и соблазнительности, но вот это – этот том – чистое потрясение. Тед перелистнул первую страницу и прочитал написанное аккуратным почерком:

Вы встречали Человека-Двойномята на улицах – не зная его, видели. Он – среди вас. Он – вы, лицемерный читатель, брат. Он – человек с двумя жизнями. Двойной. Не из-за химически обусловленной шизофрении, а по ежемгновенному сознательному выбору. Двойной Человек – белый снаружи с мягкой бурой сердцевиной из нуги, а в венах у него – остуженный джин. Он работает с 9 до 5, бок о бок с остальными бесцветными людьми, а по выходным наслаждается плодами досуга: персиками и софтболом. Его жена говорит, это его больные вечера, фигурально выражаясь.

Тед припомнил выходные своего детства, когда они с отцом играли в софтбол за пуэрториканскую команду с уймой разных названий, в зависимости от рисков игры: «Короли», «21-е», «Короны» или «9 корон». Обычно ставили по пять долларов с человека или наличные деньги на пиво и играли от души, по всему городу. Тед видал, как взрослые дядьки шли юзом на вторую базу по асфальту ради пары баксов и из гордости. Так они были хороши, что команде приходилось менять имя: из-за репутации найти противника им было непросто. Когда «Короны» как династия стали слишком знамениты, команда переименовалась в «Королей», а когда слава «Королей» сделалась слишком громкой, они превратились в «21-е», а затем обратно в «Короны» – когда про них забыли. Названия им были эдакой защитой свидетелей.

Роман, похоже, автобиографический. Марти еще ребенком был подающим – и преотличным – и однажды участвовал в бруклинской игре, приз за которую должна была вручать Шёрли Темпл [149]. Пуэрториканцы и доминиканцы почему-то величали Марти «Ами» и присвоили ему титул «Гринго № 1», а отец лучшего друга Теда Джулиус – он же Джул, он же Джули – звался «Гринго № 2». Итого было всего двое гринго – № 1 и № 2. Ами и Джули. Теду показалось, что отец пишет слегка под влиянием махровых авторов нуара, которых предок обожал, как Тед помнил, еще с его детства, среди них – Реймонд Чэндлер и Дэшил Хэмметт. Тед улыбнулся и продолжил читать:

Человек-Двойномят ничего особенного не искал, не ощущал никакой нехватки perse . Но в это воскресенье что-то меня донимало – не владел ситуацией. Никак не мог добыть мяч на пластину. Прошел полные базы. Мой кетчер Рауль, здоровенный, ловкий пуэрториканский парняга с проворными ногами, мог отбить софтбол с 400 футов, а к черной магии моей белой руки относился почти религиозно. Рауль обращался с моей рукой как с отдельной от меня сущностью, словно она отыскала тело этого гринго благодаря какому-нибудь проклятью или ритуалу сантерии. И хотя он знал, что я владею испанским лишь в пределах начальной школы, считал, что рука моя двуязычная, и, когда вышел на поле разобраться, разговаривал с ней, а не со мной. Рауль нашептывал ей – сначала тихонько, воркуя, моля, уговаривая, а затем сурово и требовательно. Я отвел взгляд, едва ль не стесняясь этой любовной свары.

Пока Рауль секретничал с моей рукой, я смотрел по сторонам, праздно оглядывал трибуны. И увидел ее. Я узрел ее, и она, однажды увиденная, уже не могла сделаться незримой. Высокий бокал сервесы [150]. Должно быть, латина, подумал я, и она мне улыбнулась. Я ощутил, что колени у меня подгибаются, а воздух из легких мчится прочь. Последний раз я чувствовал такое в старших классах. Человек-Двойномят никогда ее прежде не видел, но в тот краткий миг знал: до конца своих дней он увидит мало что кроме нее.

Рауль наконец оторвался от моей руки, глянул мне в глаза и сказал:

– Ами! Ами! Деляй эстрайки, гринго.

Ну я эстрайки и деляль. И всякий раз проверял, следит ли за мной с трибун Темная Дама. А между подачами пытался разглядеть, нет ли с ней кого. Не разобрать. Да и неважно. Улыбками мы обменивались все чаще, в ход пошли кивки и даже подмигивания.

– Хесус! Каброн ! [151] – проорал Рауль и швырнул кетчерскую перчатку оземь, потрясая от боли рукой. Так мощно я никогда не подавал – фуэго [152]не хватало.

В тот день мы выиграли оба раза, на сумму в десять паршивых баксов на человека, и я придумал отговорку, чтобы поошиваться после игры, как бродяга, – я видел, что и она так же, на другом краю поля. Когда толпа хорошенько поредела, я подошел и представился. Она сказала, что ее звать Марией. Можно было догадаться. Спросил, не Хесусом ли именуют ее сына. Она сказала «си» и рассмеялась. То было как с первой рыбой, которой хватило смелости и мечты, – издавна она извлекала кислород из воды, отделяла молекулу О от Н 2, и вдруг выбросилась на сушу, а вокруг ничего, лишь чистый, чудовищный кислород, сама первозданная жизнь. Человек-рыба из сказки, наполовину в этом мире, наполовину в другом, счастливо паривший в когда-то убийственном воздухе. Остальные девять «Корон» чудесно исчезли, словно Восхищенные, и, пока солнце садилось, мои губы встретились с ее, и я обрел путь домой.

Тед уловил, что Марти с Марианой внизу завершают свои занятия йогой. Услышал «ом шанти шанти» и почти не усомнился, что «Бесплодную землю» [153]они наизусть декламировать не будут. Прекращать читать Теду не хотелось. Взял тетрадь и отправился на улицу.