Олег Ёлшин - Миллион для гения

– Сделай ей комплимент, Леонидов! – продолжала шептать Алка, позабыв его новое имя. Ей было не по себе. Такой конфуз в ее доме! А Леонидов, как медведь, упирается и не может подкатить к Мадам! Какой ужас!

– Она лишит тебя всех контрактов! – шептала Алка, – я не шучу, она может все! Ты должен ей понравиться! Давай!

– Должен! Снова должен! – подумал он.

А Маммонна продолжала сверлить его глазами. Но теперь это не был взгляд тупой самодовольной жабы, в ее глазах застыло острие, которое пронзало его насквозь.

– Конечно, должен! – мягко прошептала она. Леонидов был поражен. Она читала его мысли. – А ты как думал? – продолжала она. Это не была шумная, взбалмошная бабенка. Это была женщина, которая умными всепонимающими глазами смотрела на него и улыбалась. Это была улыбка человека, который знал про него все. Ему даже показалось, что выглядит она теперь по-другому. Он не мог понять, как, но этот наряд, килограммы краски и жира были бутафорией, фикцией. Под всем этим скрывалась умнейшая, красивая женщина, которая смотрела на него и ждала. А еще понял, что этот взгляд он уже видел, она ему кого-то напоминала. Он оглянулся, словно ища поддержки. Вокруг никого не было. Исчезли люди, исчез яркий свет праздничного зала, они остались вдвоем. И полумрак вокруг.

– Темный затхлый могильник, – мелькнуло в голове. – Что вам нужно? – спросил он.

– Чтобы ты любил меня, свою Богиню Маммонну, – ответила она. – Чтобы вступить в мой Клуб, нужно выполнить некоторые правила. Ты должен искренне полюбить меня и молиться этой молитвой. Или ты с нами, или один – третьего не дано. Ты никто! Ты ничтожество, Леонидов, – ответила она, смеясь.

Он точно видел эти глаза, этот взгляд, и видел его не один раз. У многих людей, у разных людей. Только, не мог вспомнить – у каких. Вдруг рядом в сумраке появился некто. Ангел! Его Ангел! Слава Богу – он не один!

– Ты должен понравиться ей! – прошептал Ангел, – такое правило, ты должен ее полюбить, тогда у тебя все будет.

– Снова, должен? – промелькнуло в голове.

– А ты как думал? – читала его мысли Маммонна. – Писссатель, гений… Мне не нужны гении, – улыбнулась она совсем не доброй улыбкой. – Их время давно прошло. Это я тебя так, на всякий случай предупреждаю, на будущее, а каким будет это будущее, решать теперь мне. А за тобой я давно присматриваю. Ты никто и ничто без меня. Ты понял? Ты ничтожество, Леонидов.

Он тупо молчал, словно перед детектором лжи, боясь подумать о чем-то еще, а Маммонна, наконец, оторвала от него пронзительный взгляд. Снова яркий свет, снова люди кругом, они смотрят, ждут. И еще один человек на него пристально смотрит. Этот взгляд выделялся из толпы. Или показалось? Тот самый человечек – тот старичок. Он смотрел на него и тоже ждал чего-то, хитро улыбаясь.

– Так, ты соизволишь мне что-нибудь сказать? – уже не выдержала Маммонна. Ей надоело пассивное созерцание, и она желала развязки, финального аккорда.

И снова глаза старичка…, снова Маммонны.

– Я не даю интервью, – неожиданно для себя громко произнес он и галантно улыбнулся.

– Да, ну-у-у-у? – изумилась Маммонна, на мгновение застыв и прищурив глаза, – какие люди у нас сегодня! – и широким жестом пригласила лицезреть это зрелище. Гул удивленных голосов пронесся по залу. Теперь она говорила медленно, с удовольствием, как только что разрезала торт.

– Мы не даем интервью? Какая прелесть! И тортик мой тоже есть не собираемся?

А он стоял, смотрел на нее и тоже почему-то улыбался. Маммонна погрузила в торт палец, и провела белым кремом по его костюму.

– Ах, какой конфуз! – воскликнула она, – какая жалость! Последний костюмчик от Медильяне, видел бы он сейчас! Бедный Медильяне! Душка Медильяне!

А он видел. Он смотрел на него, и в памяти Леонидова воскресла фраза этого человека: – Единственный раз в жизни сделай то, что ты хочешь. А что он хотел? Очень хотел?… Он обезумел? Он сошел с ума?

Но остановить Леонидова уже было невозможно. Он спокойно заглянул в глаза Маммонне. Галя в ужасе отшатнулась, заметив этот взгляд. Она хорошо его знала. Она еще помнила «того» Леонидова. Дальше все происходило, словно в замедленной съемке. Леонидов спокойно поднял блюдо с тортом, плавно перевернул его и надел огромный белый кусок крема на голову Маммонне. Люди в зале выдохнули, застыв в оцепенении, мертвая тишина повисла в просторном помещении. Люди не знали, что им делать. Они хотели отвести глаза, сделать вид, что не видели, не заметили, хотели исчезнуть, раствориться.

– Что он хочет еще? – стучало в голове, – что? – и оглядел эту разодетую, пеструю толпу. А глаза старичка продолжали сверлить его и улыбаться. Старичок подбадривал его, он был с ним! Леонидов медленно снял с себя замазанный кремом пиджак, отшвырнув его в сторону, и полез на торт. Он хватался за его края, скользил, наконец, взгромоздившись на самую вершину, взял в руки лопату. И тут произошло невероятное. Маммонна наконец сняла с себя огромный кусок торта, голова ее куда-то исчезла, и теперь на всех смотрело незнакомое лицо то ли зверушки, то ли кого-то еще. Леонидов тем временем воткнул лопату в торт, поднял большой кусок крема и теста и метнул это угощение в толпу людей. Вой пронесся по залу, а он снова и снова копал торт и швырялся им по сторонам. Потом стащил надоевший галстук, снял грязную рубашку и отбросил в сторону. Он остался в одной майке. Майке Медильяне! А глаза старичка продолжали за ним следить. И улыбаться. «Сделай то, что ты хочешь! Не одевать, а раздевать!»

И тут пронзительный крик сорвался с губ Маммонны без головы:

– Ах ты, мерзкий пиарщик! Паразит! Ай да, молодец! А он мне нравится, ублюдок эдакий! Безобразник! Отпиарился, гаденыш, оторвался!?

Она тоже стащила с себя одежду из лоскутков, покрытых кремом, и перед изумленной публикой возник образ незнакомого человека. Мужчины! Похожего то ли на зверушку, то ли на человека из мультика. Человек-Мультик! Леонидов узнал его! Это снова он! Тысячи сережек блестели в ушах и ноздрях, все тело было покрыто татуировками, и он издавал радостные нечленораздельные звуки.

– Мультик! Тот самый!

А Мультик закричал: – Ну, что, засранцы, уставились, а ну, раззздевайййсь! Ну-ка быстро стряхивайте с себя грязное шмутье! Что смотрите – забыли, кто в доме хозяин? Быстррро!

А сам, раздевшись до нижнего белья, оказался в шортах и майке. Самой настоящей майке от настоящего Медильяне!

Люди в зале начали спешно раздеваться, стягивая с себя наряды – пиджаки и вечерние платья. Теперь они оставались в одних шортах и майках. А Мультик все продолжал кричать: – Ну, Леон…Идов, ну, пиарщик – сделал всех. Гений пиара! Умница! Вот это ЭКШЕН! Вот это КИТЧ!

Женщины, сбросив с себя наряды, остались почти безо всего. Под восхитительными платьями у них ничего и не было. И только белый крем скрывал их загорелые тела и пышные формы. Бомонд утопал в креме.