Кевин Алан Милн - Рождественский мешок

Увидев нас, сиделка Уимбл чуть не подпрыгнула до потолка. В зале послышались смешки и шепот; многие зрители гадали, почему опоздавшие ангелы появились с мешками на головах и почему у одного ангела нет крыльев, зато рука закована в гипс, и одет он в красную фланелевую рубашку и джинсы. Я лишь мельком взглянул на сиделку Уимбл, когда мы строились на сцене, но сразу понял, сколько библейских проклятий обрушится на нас после выступления.

Исполнив несколько трогательных рождественских гимнов, в том числе «Ангелы с высот небесных», «Что за дитя», «Радуйся, мир!», ангелы упорхнули на край площадки, освободив место для финальной сцены.

Я завороженно наблюдал, как Мария держала на руках своего новорожденного Младенца и пела песню, которую я еще никогда не слышал, – «Колыбельную Марии», с чудесной мелодией. И пела ее та самая Линн, замечательная, отважная девочка, которая пригрозила сиделке Уимбл, что откажется играть свою роль, если Катрине не разрешат участвовать в постановке. Ее голос звучал восхитительно чисто, красиво; я сразу понял, почему наша режиссерша так быстро согласилась на ее требования.

Когда Линн допела «Колыбельную», поклониться Младенцу явились пастухи, и все юные актеры запели вместе с ними «Там, в яслях». В это время Катрина схватила меня за руку. Мне показалось, что она заплакала, когда звучали слова: «Благослови всех детишек Твоей заботой и лаской и прими нас на небо, чтобы жить там с Тобой». Я не уверен на сто процентов, но, кажется, я тоже прослезился, когда подумал про Катрину и других больных детей, которые, возможно, попадут на небо намного раньше меня.

Вскоре после этого зазвучал гимн «Три волхва с востока». Меня невольно разобрал смех, когда на сцене появилась долговязая фигура четвертого волхва; золотая корона сидела на его узкой голове кривовато, а на смуглом лице ширилась и сияла улыбка. В этом рождественском гимне говорилось о трех волхвах; возможно, поэтому сиделка Уимбл так упорно не соглашалась на участие Мадху. Гимн закончился, и волхвы принесли свои дары, склоняясь перед Иосифом, Марией и Младенцем Христом.

Самый высокий из волхвов, державший в руках кожаный мешок, заговорил первым.

– Я принес золото – дар, достойный царя.

Затем шагнул вперед и поклонился второй волхв.

– Я тоже принес дар, достойный Господа, – ладан из моей далекой страны. – Отойдя назад, он уступил место возле яслей третьему волхву.

– Я пришел издалека, чтобы увидеть Спасителя. Я принес Ему смирну, самый драгоценный из даров моей страны. – Этого волхва играла девочка, но такая вольность никого не смутила.

Когда пришла очередь Мадху, он почему-то замешкался. Он застыл на месте, держа в руках деревянную шкатулку, и не отрывал глаз от Младенца, лежавшего в яслях. Третий волхв попятился назад и двинул его локтем в ребра. Мадху встрепенулся и пришел в себя, но вместо того чтобы подойти к яслям, он повернулся и обратился к зрителям.

– Я тоже пришел с востока, – сообщил он.

Никогда еще я не слышал, чтобы Мадху говорил так медленно и так внятно. Каждое слово звучало четко и взвешенно.

– Я родился в Индии и мало знаком с вашей религией. Я не знаю, Спаситель ли этот Младенец. Но из того, что я читал, я понял, что Он – несомненно, великий пророк. Ему будут поклоняться миллионы людей, как Сыну Бога.

В зале воцарилась мертвая тишина. Со своего места в толпе ангелов я хорошо видел, что сиделка Уимбл густо покраснела и в ужасе закрыла лицо руками.

– В Библии я прочел о том, – продолжал Мадху, – что Он будет делать и чему будет учить людей, когда вырастет. Несомненно, этот Младенец станет великим человеком; Он достоин величайших даров. Но… – тут Мадху сделал длинную многозначительную паузу, – у меня нет таких даров.

С этими словами Мадху открыл шкатулку и показал зрителям, что она пустая. Все ахнули, а четвертый волхв стал говорить дальше:

– Однажды этот Младенец скажет тем, кто следовал за Ним: «Если любите Меня, соблюдайте Мои заповеди». Что же он им заповедовал? «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Если Он действительно Сын Божий, тогда Ему не нужны никакие мирские дары. Он не требует ни золота, ни денег, ни власти. Он только просит, чтобы мы любили друг друга. Поэтому таков и будет мой дар Ему. Я буду стараться всех любить, независимо от того, кто они и как выглядят. – Мадху посмотрел на ангелов и улыбнулся Катрине, потом продолжал: – Я постараюсь не замечать тех немногих вещей, которые делают нас разными, и вместо этого направлю свое внимание на то многое, что делает нас похожими.

Одинокая слеза появилась в уголке его глаза и потекла по щеке. Он повернулся к яслям, грациозно преклонил колени и поставил перед Младенцем пустую шкатулку.

– Я понимаю, что дар мой невелик, но это единственное, что я могу предложить Христу.

Аарон стоял на сцене, мял в руках текст, не зная, как ему продолжить спектакль после импровизированной проповеди Мадху. Зал молчал. Наконец мой брат шагнул ближе к микрофону, лихорадочно подыскивая слова.

– Эээээ, – начал он. – Итак, мы видели, что волхвы принесли Младенцу Иисусу самые разные дары. И… некоторые восточные мудрецы были… хмммм… мудрее других.

Кто-то потянул меня за руку. Это Катрина шагнула вперед и потащила меня за собой.

– Что ты делаешь? – прошептал я ей из-под мешка. Она не ответила и продолжала идти через полсцены к яслям, таща меня за собой.

Увидев это, Аарон попытался встроить и нас в сценарий.

– И тут неожиданно двое ангелов сошли с небес, чтобы поклониться Младенцу.

Среди зрителей поднялся истерический хохот, но тут сиделка Уимбл пришла в себя. Она вскочила со стула и заорала:

– Ангелы, что вы делаете? Мы не репетировали эту сцену!

– И Господь упрекнул Своих ангелов и повелел им немедленно вернуться на небеса, – прокомментировал в микрофон мой брат.

Зал рыдал. Одной лишь сиделке Уимбл было не до смеха. Она уперлась кулаками в бока и метнула в Аарона взгляд, предупреждавший его о суровых последствиях, если он немедленно не замолчит. Комментатор!

Но Катрина упорно шла к своей цели и вела меня за собой. Зал постепенно затих. Подойдя к яслям, она задумчиво посмотрела своими зелеными глазами на лежавшего там на сене Иисуса, куклу, туго завернутую в больничное одеяло. Потом молча стащила с меня маску. Я сразу почувствовал облегчение, но совершенно не понимал, зачем она это сделала и что задумала. А она встала на колени и дрожащими руками медленно сняла с себя бумажный мешок, так много месяцев скрывавший ее лицо.

При ярком свете прожектора, светившего на нас, все увидели, во что превратила Катрину ее болезнь. На ее голове почти не осталось волос, лишь кое-где виднелись островки короткой щетины. Из-за мозговой опухоли и последовавшего лечения кожа на голове потрескалась, от темени до затылка были видны открытые раны и багровые шрамы после множества операций. Форма ее головы тоже слегка отклонялась от нормы – она как бы скособочилась. Но больше всего бросалась в глаза сравнительно свежая, большая опухоль, начинавшаяся над левым ухом и доходившая до нежной щеки.