Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

– Ведь она моя дочь, Хесус. Я люблю ее всей душой.

– Да, Рамон. И она для тебя важнее жизни. Не переживай. Он не посмеет. Завтра он позвонит и потребует денег. И она вернется домой в целости и сохранности.

Миллиардер сомневается. В левой руке он держит фотографию дочери. В правой телефон. Несмотря на поздний час, ему достаточно сделать один-единственный звонок. И уже через полчаса он может устроить пресс-конференцию для всех СМИ страны. А через час новость разлетится по всему миру.

Миллиардер признается в том, что нажил состояние за счет рабского труда, и объявляет о закрытии своего предприятия. Сокрушительный заголовок.

– У меня еще есть время позвонить.

– Это твое решение. Если ты считаешь, что должен поступить именно так, – звони.

Рамон поднимает на него взгляд. В полумраке его глаза кажутся бездонными пропастями.

– А как бы ты поступил, Хесус?

Если бы дело касалось моего сына, я бы скорее сжег дотла весь мир, чем позволил хоть пальцем его тронуть , думает адвокат. Но не произносит этого вслух. Его сын сидит дома в безопасности, вместе с внуками. И на кону сейчас не его жизнь. На кону сейчас работа Торреса. Ему осталось еще два года до пенсии. Он планирует закончить работать в семьдесят и сидеть спокойно у себя на яхте, потягивая виски. На ежемесячные вознаграждения от Ортиса он может выпить еще много стаканов скотча. Разве что, возможно, не такого хорошего, как этот.

– Вопрос не в том, как поступил бы я, – отвечает адвокат. – Не под моей ответственностью благосостояние и занятость двухсот тысяч людей на прямых рабочих местах. И еще миллиона – на опосредованных. Не говоря уж об акционерах, многие из которых инвестировали в твой бизнес сбережения всей своей жизни.

Определенно не такого хорошего, как этот , думает он, делая еще один глоток виски.

– Да, это моя ответственность. И это тяжелое бремя, – говорит Рамон Ортис. Кажется, будто он вот-вот расплачется.

Просто сделай так, чтобы денежный поток не останавливался, дружище. Принцесса второстепенна. А деньги необходимы.

– Носить корону не всем дано, Рамон. И великие люди должны порой принимать тяжелые решения, – торжественно говорит он.

Ортис при этих словах наклоняется в кресле и нажимает на экран телефона.

Торрес настороженно хмурится. Последняя его фраза была ошибкой. Без сомнения, он польстил самолюбию Ортиса, однако при этом он уравнял оба решения. Основываясь не на моральном аспекте (Бог свидетель, что Ортис никогда не руководствуется такими простыми вещами), а на трудности принятия. Но эти два решения не могут быть одинаково тяжелыми.

Нужно чуть-чуть подправить высказанную мысль.

– Невеликий человек идет по самому простому пути. Но ты свой уже выбрал. И как всегда – твой путь наиболее трудный.

Вот теперь все, как надо. Легкий оттенок лести с послевкусием величия , думает Торрес. И делает еще глоток.

И правда, королевский виски.

Рамон Ортис вновь блокирует телефон. Нет, такой человек, как он, не станет поступать как все. Какой-нибудь запуганный старик и может себе позволить поддаться угрозе и разрушить дело всей своей жизни. Но такой человек, как он, должен принимать решения, перед которыми другие бледнеют, дрожат и отступают. Такой человек, как он, способен справиться с болью, которой чреват его выбор, столь устрашающий других.

Либо любовь, либо ответственность.

– Это очень трудно, Хесус, – говорит он.

– Мало кто способен сделать правильный выбор, – отвечает Торрес.

Хорошо, что в этот сложный момент кто-то может дать мне мудрый совет, думает миллиардер.

Крышка люка находится на пересечении улиц Эрмосилья и Генерала Пардиньяса. Ничего особенного. Обычный железный круг, на который ежедневно наступают сотни пешеходов.

Антония оглядывается по сторонам, но никого не видит. Уже почти час ночи, и к тому же в этом районе нет ни баров, ни туристов.

По дороге к месту встречи с Лаурой Труэбой Антония зашла в магазин, где торгуют всякой мелочевкой, и потратила семь из оставшихся ей девяти евро на лом. И теперь она пытается с помощью лома подцепить крышку люка. Поначалу крышка не поддается (вот бы сейчас здесь был Джон), однако после нескольких попыток ей все же удается подсунуть кончик лома под край крышки. Теперь уже дело пойдет быстрее. Крышка открывается, и Антония с большим трудом и немыслимым грохотом отодвигает ее в сторону.

Лестница.

Остается меньше пяти часов.

Надеюсь, я не ошиблась.

Она садится на край люка, включает телефон (уже неважно, что они вычислят ее местоположение: они все равно не смогут пойти за ней туда, куда она сейчас отправится) и записывает видеосообщение для бабушки Скотт.

– Привет, бабушка. Я собираюсь поступить по совести – как ты меня всегда учила. Если у меня ничего не получится, я просто хочу, чтобы ты знала, что…

На пару секунд она замолкает. Ей очень непросто сказать эти три слова.

– …что я тебя люблю. И если взглянуть на все это с другой стороны, – продолжает она с дрожащей улыбкой, – то окажется, что в итоге я была права. В свои девяноста три года ты еще всех нас похоронишь.

Она отправляет сообщение на бабушкин имейл и затем делает последний звонок.

Ей не нужно задавать этот вопрос, но она все равно его задает.

А Джон Гутьеррес дает ей единственно возможный ответ.

Антония выключает телефон и в последний раз окидывает взглядом тихую безлюдную улицу. Надвигается гроза, и в воздухе чувствуется напряжение. Свет в домах выключен. По ту сторону окон спят обычные люди, уставшие от своих обычных повседневных дел и даже не подозревающие о существовании монстров, что обитают у них под ногами.

Антония улыбается и начинает свой спуск навстречу темноте.

Это отнюдь не счастливая улыбка.

– Я возведен на воде, а стены мои из огня, – говорит в полный голос Антония, пытаясь воспрянуть духом.

При слове Мадрид Антония представляет не площадь Пуэрта-дель-Соль, не музей Прадо и не Ворота Алькала. Нет, в ее сознании сразу же возникает настенная фреска на площади Пуэрта-Серрада.

Когда Антония приехала в Мадрид учиться, она отказалась селиться в квартиру, предоставляемую посольством Соединенного Королевства. Она хотела жить как можно дальше от сферы влияния отца и потому сняла маленькую студию на улице Кава Баха. То были совсем другие времена.

Каждый вечер, возвращаясь из университета, она пила кофе в баре на площади. Если была хорошая погода, она открывала свои конспекты и усаживалась на террасе, прямо напротив настенного рисунка Альберто Корасона [60] Современный испанский художник. . Разглядывала изображенный на сиреневом фоне кремень, погруженный в воду и ударяющий по камню, от которого разлетаются искры. А над рисунком надпись.