Патриция Хайсмит - Те, кто уходят (litres)

Смит-Питерсы собирались уехать из Венеции во Флоренцию в пятницу. По их сведениям, рабочие наконец достали трубы нужного диаметра для ванной наверху и центральное отопление в их доме вот-вот будет готово.

По возвращении в отель Коулмана ждало сообщение. В четыре часа его спрашивал некто мистер Зордий, после чего заходил еще. Коулману не понравилась фамилия, в ней чувствовалось что-то зловещее.

– Он заходил два раза, – сказал портье. – И зайдет еще.

– Сюда? – спросил Коулман.

– Да, сэр. А вот и он сам, сэр.

К Коулману, чуть улыбаясь, шел крупный человек со светло-каштановыми волосами. Американец в штатском, подумал Коулман.

– Мистер Коулман? – сказал незнакомец. – Добрый день.

– Добрый день.

– Меня зовут Сэм Зордий. Я здесь по просьбе мистера Томаса Гаррета из Сент-Луиса. Сыскное бюро Малхолланда. – Он с улыбкой посмотрел на Инес.

– Здравствуйте, – кивнул Коулман. – Это миссис Шнайдер.

– Здравствуйте, – сказала Инес.

Зордий чуть наклонил голову в ее сторону:

– Не могли бы мы поговорить несколько минут, мистер Коулман… или вам сейчас неудобно?

– Вполне удобно, – произнес Коулман. – Я приду через несколько минут, дорогая, – сказал он Инес. – Ты взяла ключ?

Ключ Инес взяла и теперь направилась к лифтам.

Зордий проводил ее взглядом.

– Присядем где-нибудь здесь? – предложил Коулман, показывая на тихий уголок, где стояли два кресла и маленький столик между ними.

Зордий оглядел фойе, и уголок, на который показал Коулман, заслужил его одобрение.

– Прекрасно, сядем там.

Они заняли два кресла.

– Долго вы собираетесь пробыть в Венеции? – спросил Зордий.

– Не знаю. Возможно, еще неделю. Все зависит от погоды. В последнее время она здесь испортилась.

– И куда отсюда?

– Я думаю, в мою квартиру в Риме.

– Насколько я понимаю, вы не знаете, где находится Рей Гаррет после той ночи в четверг, одиннадцатого ноября? – спросил Зордий.

– Понятия не имею.

– Я сегодня разговаривал с местной полицией. Мой итальянский не блестящий, но его хватает для общения, – сказал он с жизнерадостной улыбкой. – Не могли бы вы своими словами рассказать мне о том, как развивались события той ночи?

Коулман снова терпеливо начал рассказывать свою историю, сообщил, что вид у Рея был угнетенный, но вряд ли близкий к отчаянию. Пить Рей не пил. Он с болью рассказывал Коулману о самоубийстве Пегги, говорил, что он и понятия не имел о ее душевном состоянии и теперь переживает, как же это он не заметил никаких признаков, которые насторожили бы его, предупредили о ее намерениях.

– И что вы ему сказали? – спросил Зордий.

– Я сказал: «Прошлого не вернешь. Ничего с этим не поделаешь».

– Вы не сердились на него? Он вам нравится?

– Он нормальный парень. Порядочный. Иначе я бы не позволил дочери выйти за него. На мой взгляд, он слабоват. Пегги требовалась более жесткая рука.

– Вы пытались его приободрить той ночью?

Коулман хотел было ответить положительно, но потом решил, что не стоит, ведь Зордий будет говорить со Смит-Питерсами.

– Я ему сказал: «Прошлого не вернешь. Для нас обоих это стало потрясением». Что-то в таком роде.

– Он хотел поговорить с вами в ту ночь о чем-то конкретном? В полиции мне сказали, что остальные ушли, а вы с Гарретом остались за столом.

– Он сам просил об этом, хотел прояснить для меня какие-то обстоятельства. Насколько я понял, он пытался мне объяснить, что делал все возможное для Пегги, убеждал ее обратиться к психиатру на Пальме, но она отказалась. Рей хотел убедить меня в своей невиновности.

Коулман почувствовал, что Зордия не очень интересуют причины самоубийства Пегги, и решил, что его слова прекрасно вписываются в предлагаемую им гипотезу: именно такие заявления и должен делать молодой человек перед самоубийством.

– Долго ли вы разговаривали?

– Минут пятнадцать.

Зордий не делал записей.

– Сегодня я просмотрел его вещи в пансионе «Сегузо». Его чемодан. На рукаве одного из его пиджаков есть два пулевых отверстия. На левом рукаве. Возможно, это входное и выходное отверстия одной пули. – Он добавил с улыбкой: – Девушка, которая собирала его вещи, не заметила пулевых отверстий. А я нашел их и на рубашке, на которой все еще сохранились следы крови. Он пытался замыть кровь – возможно, всего несколько дней назад.

Коулман внимательно слушал.

– Он ничего не говорил вам о своей простреленной руке?

– Нет. Ни слова.

– Если человек пытается покончить с собой, то вряд ли он станет стрелять себе в руку. Полагаю, в него стрелял кто-то другой.

Коулман напустил на себя задумчивый вид:

– В Венеции?

– Или в Риме. Или на Мальорке. Не знаю. – Зордий подождал. – У него были враги?

– Понятия не имею.

Зордий записал только имена Смит-Питерсов, название их отеля и имя миссис Перри, проживавшей в «Эксельсиоре» на Лидо. Коулман подумал, что миссис Перри, вероятно, уже уехала, и сказал об этом.

– Что представляет собой Рей Гаррет? – спросил Зордий.

Коулман подумал, что у Зордия наверняка есть подробная информация о Рее от его родителей.

– Довольно неглупый, я полагаю. Довольно спокойный, погруженный в себя… немного робкий.

– В каком смысле?

– Скромный.

– Меланхолик?

– Настолько хорошо я его не знаю. Но он интроверт – да. Любит проводить время наедине с собой.

– А как вам его планы открыть галерею? Они осуществимы?

– Последнее, что я слышал, это то, что он пытается найти подходящее место в Нью-Йорке. Он хочет работать с европейскими художниками, которые пишут в Европе. У него хороший вкус, и он много знает о живописи. И деньги у него имеются. Так что он может позволить себе рискнуть. Если его затея обернется неудачей.

– По-вашему, он человек практичный? Не взбалмошный?

Коулман добродушно пожал плечами:

– Если у тебя есть деньги, то не обязательно быть практичным, верно? Я ничего не знаю о его прежних предприятиях. Когда я познакомился с ним в Риме, он где-то слушал курс изящных искусств, сам немного писал.

– Вы тоже художник, насколько я знаю. Рим прекрасный город – где еще жить художнику, как не в Риме?

– Великолепный. Прежде я работал инженером-строителем. Устал от жизни в Нью-Йорке.

– И вы живете в Риме один?

– Да. В маленькой квартирке в Трастевере. В пятиэтажке без лифта. Но там мило и тихо. Если ко мне приезжают гости, им приходится спать на диване в гостиной.

– И вы достаточно зарабатываете себе на жизнь живописью?

– Не очень. Но перебиваюсь. Делаю рамы в Риме. Это дает устойчивый доход. Большинство художников зарабатывает не картинами, а рамами.

Зордий улыбнулся, потом встал и поблагодарил Коулмана.

Коулман поднялся в номер и рассказал Инес о разговоре.