Патриция Хайсмит - Те, кто уходят (litres)

Этим утром, после ухода Марио, Коулман отправил Филомену за «Гадзеттино», верно предположив, что она не станет читать газету. Увидев собственную фотографию и прочтя сообщение о своем исчезновении, он сжег газету в печке. Коулман надеялся, что Марио не будет читать в этот день «Гадзеттино». Он попросил Марио по возвращении принести вечернюю газету и надеялся, что тот не забудет.

Наконец Коулман услышал голос Марио и ответный крик Филомены, и это означало, что Марио вернулся. Коулман спустился по лестнице.

Трое детей цеплялись за ноги отца. У Марио в корзине, которую он держал на голове, лежала рыбина.

– Я ее не поймал, а купил, – весело сказал Марио. – Но я сегодня поймал много других рыб.

– Удачный день? – спросил Коулман.

Он увидел газету в кармане Марио.

– Ветер жуткий, но день для ловли хороший, – ответил Марио.

Они все сидели в кухне, служившей одновременно и гостиной. Чуть больше походила на гостиную соседняя комната, но она была меньше, и в ней стояла двухместная кровать, на которой спали втроем дети.

– Немного вина или тарелочку brodo? [64]– спросила Филомена у мужа.

– Моя дорогая жена, когда уже ты запомнишь, что я не ем супа, пока не выпью вина? Ужин через час. Тогда и поедим все вместе.

Марио чмокнул ее в щеку и шлепнул по мягкому месту.

Коулман рассмеялся:

– Можно мне посмотреть газету, Марио?

Марио вытащил газету из кармана и протянул Коулману. Потом достал стаканы и налил вина себе и гостю.

Газета, судя по ее виду, была из тех, что популярны среди низов общества, и Коулман прежде ее не видел. На первой странице – ничего. Он перевернул страницу и уставился на фотографию Рея в верхнем углу. Быстро и сосредоточенно прочел заметку. Рей сегодня приходил в полицию. Сообщил о своем столкновении с тестем, Эдвардом Коулманом, вечером двадцать третьего ноября на какой-то маленькой улочке. «Молодой американец, который считался пропавшим в течение пятнадцати дней, сказал, что всего лишь хотел побыть наедине с самим собой какое-то время после недавнего самоубийства его жены Пегги на Мальорке. После их столкновения вечером двадцать третьего ноября Эдварда Коулмана никто не видел, и полиция проводит следственные действия, пытаясь его найти».

– Что вы читаете? Что-то про вас? – спросил Марио.

Коулман резко выпрямился, поймав себя на том, что склонился над столом, на котором лежит газета, но Марио смотрел на фотографию.

– Вы знаете этого американца? Так это муж вашей подружки? – спросил Марио с неожиданным интересом и вдохновением.

– Нет-нет, посмотрите сами, – сказал Коулман с небрежным жестом и схватил стакан с вином, налитым Марио, пожалев, что не взял вместо стакана газету, поскольку Марио уже принялся ее читать.

– Мм. Схватка… как странно, – пробормотал Марио, читая.

– Che cosa? [65]– поинтересовалась его жена.

«Черт бы подрал их любопытство!» – подумал Коулман.

– Это не он, не тот, с кем вы подрались, Ральфо?

Марио не знал его настоящего имени, а если Коулман когда и представился, то Марио, вероятно, забыл об этом.

– Нет, я же вам сказал, что нет, – проговорил Коулман.

Он почувствовал, что его лицо побледнело.

Услышав его тон, Филомена повернулась.

– Это случилось в тот же вечер, когда у вас произошла драка, да? Я поэтому и спрашиваю, – не отставал Марио с озорной улыбкой.

– Драка, но не с ним, – сказал Коулман.

– А как ваше настоящее имя? – спросил Марио.

Филомена посмотрела на него встревоженно:

– Не надо ссориться, Марио. Если синьор Ральфо хочет хранить свои тайны, пусть они и остаются тайнами.

Коулман медленно вытащил сигарницу из кармана, пытаясь придумать какое-нибудь легкомысленное замечание. Марио не сводил с него глаз. И Коулману не удавалось овладеть собой. Напротив, он почувствовал, что дрожит.

– Все в порядке, все в порядке, – сказал Марио, пожав плечами и скосив глаза на жену. Брови Марио подергивались. На левой брови у него остался шрам от рыболовного крючка – место, где волосы не росли. – Я вижу, у вас горе, синьор Ральфо. Это ваша дочь покончила с собой?

– Марио! – проговорила Филомена потрясенно.

– Это неправда! – возразил Коулман. – Там нет ни слова правды! Она… – Он шарахнул стаканом по столу, разлив вино.

– Эй, поосторожнее! – сказал Марио.

Все дальнейшее случилось за доли секунды, словно взрыв. Коулман осознал, что тянется к рубашке Марио, чтобы ухватить того за грудки. Он так доверял Марио, а тот предал его. Ведь Коулман рассчитывал на его дружбу, верность, помощь в нелегкое время. Он по-приятельски выходил с ним в море на рыбалку, с удовольствием оставался в его гостеприимном доме. А теперь все было разрушено… Стул или стол перевернулись, и они оба оказались на полу. Коулману никак не удавалось ухватить жилистые, увертливые руки Марио. Дети и Филомена кричали. Внезапно что-то обожгло бедра Коулмана. Боль парализовала его, он не чувствовал ничего, кроме мучительного жжения. Марио поднялся на ноги. И тут Коулман увидел, что случилось: Филомена – а больше и некому было – вылила на него из кастрюльки горячий бульон.

Теперь она рыдала, опираясь о стену. Марио сыпал проклятиями не от злости, а от отчаяния. Дети орали в голос, а в дверях стояли соседи.

Коулман встал и принялся отдирать обжигающую ткань брюк от кожи. Кровь из разбитого рта капала красными горошинами на пол кухни.

– Филомена, бога ради! – сказал Марио (или же сказал что-то в этом роде). – Сделай доброе дело! Помоги ему! Принеси соды!

Появилась сода, а с ней и какая-то желтая мазь в большой банке, вероятно рыбий жир. Коулман пришел в себя и попросил Марио и Филомену выставить вон соседей и детей.

– Мне их нужно снять, – сказал он, имея в виду брюки.

В комнате остался только Марио, который замер, уперев руки в колени.

Не обращая на него внимания, Коулман стащил с себя брюки и принялся втирать соду в кожу под трусами. Марио глазел на него, а Коулман его тихо ненавидел, хотя и понимал, что у Марио есть все основания, чтобы злиться. И Коулман счел, что будет мудро и даже пойдет ему на пользу пролить немного бальзама на свежие раны.

– Мне очень жаль… очень, – сказал он Марио. – Да еще и добрая кастрюлька супа пропала. – Он выдавил из себя смешок. – Я в таком взвинченном состоянии, Марио. А когда вы сказали о… о моей… – Он не мог произнести слово «дочери». Коулмана привела в бешенство фраза в газете про «самоубийство его жены Пегги». – Я потерял голову. – Коулман поднял белые от содового порошка руки и крутанул ими, словно отрывая себе голову. – Я компенсирую Филомене потери, как минимум куплю угрей. И еще я могу убрать здесь.

– Ah, non importa [66], – сказал Марио, не сводя с него глаз.

– Я возьму немного воды, чтобы помыться, – буркнул Коулман, сопровождая свои слова действием и зачерпывая кувшином горячую воду из кастрюли, стоящей на плите. – Возьму это к себе в комнату.