Стив Берри - Третий Храм Колумба

– Мой отец пытался их предупредить десятилетия назад. Мы слишком много отдавали и слишком мало получали в ответ.

– Иерусалим пережил больше вторжений, чем любой другой город мира. Египет, Ассирия, Вавилон, Сирия, Греция, Рим, Персия, мусульмане, крестоносцы, турки, британцы, палестинцы, а теперь, наконец, евреи. Я больше не собираюсь отдавать этот город.

– Я пронесу сокровища Храма по Храмовой горе без предупреждения, – сказал Захария. – И чем больше людей их увидит, тем лучше. Но мне может понадобиться ваша помощь.

Он знал, что произойдет. Евреи решат, что возвращение сокровищ – это знак. Менора, Стол хлебов предложения, Серебряные трубы вернутся – и посмотреть на них придут тысячи евреев. В прошлом большие толпы сразу разгоняли. Но теперь все будет иначе. Мусульмане также увидят знак. Присутствие еврейских сокровищ будет воспринято как вызов их существованию на Храмовой горе, а ведь они защищали ее и проливали свою кровь.

Они и сейчас польют ее кровью.

Во всяком случае, так Саймон надеялся.

– Боюсь, что нет, Захария, – сказала его спутница. – Вам придется действовать самостоятельно. Как я уже сказала, больше мы никогда не будем с вами разговаривать.

Это не имело значения.

До вчерашнего дня австриец собирался добиться поставленной цели без всякой помощи.

И он будет придерживаться своего плана.

Они остановились перед церемониальным залом, часть которого располагалась на кладбищенской земле, в тени ясеней. Все больше и больше людей входило на кладбище с дальней стороны – они восхищенно разглядывали могилы, а некоторые оставляли там камни как знак того, что они все помнят. Все они были в ермолках, которые, как Захария знал, выдавали вместе с входными билетами.

– Нам бы следовало покрыть головы, – сказал он.

– Не тревожьтесь, Захария. Мертвые нас простят, – возразила посол.

Том выскочил из подвального помещения и поспешил к входной двери.

Однако та была заперта – открыть ее без ключа он не мог.

Тогда Саган бросился к лестнице и помчался наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. На первом этаже в музей входили посетители, показывая билеты женщинам-служительницам, стоявшим у входа.

Это уже слишком!

Он в Чешской республике, через восемь лет после скандала, и у него появился шанс встретиться лицом к лицу с человеком, который знает правду.

Репортер сказал себе, что должен успокоиться, а потом думать и действовать рационально.

Он спокойно сошел с лестницы и, извиняясь перед посетителями, оказавшимися у него на пути, зашагал к двери и к внешней лестнице. В окно он видел отдельные участки кладбища и один раз заметил Саймона и женщину, которые стояли на дорожке, посыпанной гравием, и разговаривали. Саган наблюдал за ними сверху, а они не имели никаких шансов его заметить. Слева открывался вид на улицу, ведущую мимо прилавков к Староновой синагоге.

И тут Том увидел Элли.

До нее было не больше пятидесяти ярдов.

Она решительно шагала по улице.

Элли не обращала внимания на стоящие слева прилавки и снующих вокруг туристов – все ее внимание было сосредоточено на железных воротах, до которых оставалось пятьдесят ярдов. Люди поднимались по лестнице в музей, где она побывала час назад, направлялись на первый и второй этажи, чтобы осмотреть экспонаты.

Упрек Берлингера произвел на девушку впечатление.

Как и письмо деда.

В последние годы его жизни она проводила с ним много времени, доставляя ему удовольствие долгими беседами. Он и думать не мог, что его внуки обратятся в иудейскую веру. Марк смирился с тем, что сын отверг его религию, и не сомневался, что его дети последуют тем же путем.

«Но ты, моя дорогая, особенная. Ты сама сделала выбор и стала той, кем должна стать по праву рождения, – сказал он Элли, когда узнал, что она приняла иудаизм. – Должно быть, на то была Божья воля».

Они много раз говорили о жизни и евреях, и он отвечал на множество ее вопросов.

«Я могу не соглашаться с верой твоей матери, – сказал ей дед. – Но я ее уважаю. Я хотел, чтобы мой сын исповедовал иудаизм, и понимаю, как сильно желала твоя мать, чтобы ты приняла христианскую веру. И я никогда не стану на это посягать».

Он сдержал свое слово.

Однако не признал ее достойной.

Во всяком случае, посчитал ее веру недостаточной.

«Левит должен быть мужчиной, а я не смог найти достойного кандидата. Поэтому я уношу доверенную мне тайну в могилу».

Элли продолжала идти по улице, обходя туристические группы. Она была достойной. Она могла стать левитом. И сделать все лучше, чем ее отец, которому, казалось, наплевать на все и на всех. И где же он сейчас? Все еще в музее? Ее взгляд устремился вперед, и она заметила двух людей, стоявших за железной решеткой.

Мужчина и женщина.

Женщину Беккет не знала.

Но мужчину узнала сразу – это был Захария.

Здесь?

Саймон тоже заметил Элли.

Отступать было слишком поздно.

Она явно его видела.

– Пришло время с ней разобраться, – сказала посол.

Несколько мгновений Захария смотрел, как она идет обратно к главному входу на кладбище.

А потом зашагал к железным воротам и выходу.

Том видел, что Саймон покидает кладбище и идет по улице в сторону Элли, но думал не о нем.

Женщина.

Вот кто ему был нужен.

Со своего места журналист видел, как она идет по дорожке между могилами навстречу потоку устремившихся на кладбище туристов.

Затем Саган повернулся в сторону дочери. Саймон подошел к ней, схватил за руку и повел прочь от музея, к улице, ведущей к дому, куда их привели ранним утром.

Новая группа посетителей поднималась по лестнице.

Репортер быстро спустился вниз и подбежал к застекленному стенду с детальной картой района. Он нашел кладбище и увидел, что выход находится в одном квартале от музея.

Именно туда направлялась женщина.

Том посмотрел в сторону Элли и Саймона, которые продолжали удаляться.

Если он поспешит, у него еще будет шанс все исправить.

Бене поднял окровавленный нож и показал его Фрэнку Кларку.

– Мне бы следовало перерезать и твою лживую глотку.

– А тебе не кажется странным, Бене, что ты, так ненавидящий ложь, обманываешь свою мать? – поинтересовался полковник.

Роу не ожидал услышать от него таких слов.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурился он.

– Только то, что ты тоже поступил так, как должен был.

В словах Кларка не было и тени страха. В свете оставшейся лампы и в сиянии догоравшего разбитого светильника он не увидел тревоги в жестких глазах старого друга.

– К нам пришли представители банды, – сказал Фрэнк. – Они предложили деньги, и часть полковников их взяла. Когда ты позвонил мне и сообщил, что нашел рудник, я должен был сообщить об этом.