Блейк Крауч - Абандон. Брошенный город

– Ладно, Джосс, ладно, не кричи.

Коул, отступив от стойки, посмотрел на Джосс своими грустными, добрыми глазами.

– С Рождеством вас, – сказал он и направился к двери.

Стивен остановился под уличным фонарем. Ветер без устали наметал сугроб к витрине заброшенной парикмахерской. На другой стороне улицы, у эркерного окна на втором этаже гостиницы, сидела со свечкой в руке и смотрела на него Молли Мэдсен. Он помахал рукой и коротко помолился за нее.

Пройдя дальше по пешеходному настилу, проповедник свернул на боковую улочку, которая вела к его лачуге. Он думал о своем доме в Чарльстоне, в Южной Каролине, и перед глазами у него вставали пальмы, дубы, солончаки… океанские рассветы… лица матери и отца…

Коул приехал на Запад три года назад, поскольку верил, что такова воля Господа, и чувствовал, что его долг – служение тем, кто живет там в суровых условиях.

В Скалистых горах он нашел тысячу городишек, основанных на невоздержанности, пьянстве и жадности.

Я ничего не достиг и ни в чем не преуспел. Господи, покажи мне хотя бы одного человека в этих горах, кому мое присутствие пошло на пользу . В отчаянии мужчина опустился на колени посреди пустынной улицы и молился до тех пор, пока у него не онемело лицо. Его трясло от холода.

Затем Стивен поднялся и смахнул с волос снег.

Сделал два шага к дому.

И вдруг услышал…

Он замер. Позабыл о холоде. Позабыл об одиночестве.

Он стоял в темноте, под падающим снегом, и ощущал в себе странное, распространяющееся по всему телу тепло. Теперь, услышав это, он точно, с полной уверенностью, знал то, на что надеялся всегда, каждый раз, когда стоял на коленях у кровати, порой часами в полной тишине. Он услышал лишь свое имя, но этого было достаточно, и это наполнило его такой умиротворенностью, что он ни на миг не усомнился в том, кто произнес это имя.

Когда с тобой говорит Бог, не узнать его голос невозможно.

Шесть полос света пробивались сквозь опустившийся на каньон туман, и двигались они в направлении руин Абандона. В воздухе держался стальной запах снега, хотя снегопад еще не начался. Ночь выдалась безлунной и облачной. Такой темноты Эбигейл никогда не видела и даже не представляла: их всех как будто заперли в огромном холодном погребе. Она шла между Эмметом и Джун, держась в нескольких шагах позади Лоренса, а в арьергард группы были отправлены оба проводника – с приказом не отставать и не шуметь. Эбигейл взяла с собой магнитофон и как раз записывала рассказы Тозеров, когда Лоренс вдруг сказал:

– Стоп! – Они остановились, и профессор посветил фонариком вперед, в сторону небольшой еловой рощи. – Невероятно! Найти в таком тумане!.. Вот вам то, что осталось от дома Иезекиля и Глории Кёртис.

Обе женщины поспешили в рощу. Одетая в красную лыжную куртку Джун направила фонарик на развалины. В грудах мусора Эбигейл разглядела дровяную печь, какие-то банки и проржавевшие матрасные пружины. Тозер снял крышку с объектива камеры и двинулся вокруг участка.

– Джун, пока Эммет снимает, не могла бы ты рассказать, как вы занялись паранормальной фотографией? – попросила журналистка. – С чего все началось?

Миссис Тозер отвела ее в сторонку от развалин. Выключив налобные фонари, женщины укрылись за расщепленной молнией елью.

– Десять лет назад наш сын, Тайлер, катался на велосипеде, и его сбил фургон. Он умер на месте, прямо на улице, – стала рассказывать Джун, и Эбигейл взяла ее в темноте за руки. – На следующую после похорон ночь мы с Эмметом лежали, обнявшись, в постели и говорили о том, чтобы принять какие-нибудь таблетки. Такую боль невозможно вынести… Так вот, мы лежали, а потом, часа, наверное, в два или три ночи, я вдруг ощутила, как меня накрывает волна покоя, словно мне сделали инъекцию какого-то невероятного лекарства. Воздух сгустился, сделался живым, и я чувствовала, как он обволакивает меня. Только так я и могу это описать. Меня наполнила любовь, сильная, глубокая, безграничная… Я поймала себя на том, что улыбаюсь, и посмотрела на Эммета – он тоже улыбался. Это случилось с нами одновременно, и мы оба знали, что это. К нам пришел Тай. Я ощущала присутствие моего мальчика так же сильно, как твое сейчас, когда ты стоишь рядом, хотя я и не вижу тебя. Он спас нас, Эбигейл.

Немного помолчав, женщина продолжила:

– На следующее утро мы пошли в местную кофейню, и Эммет увидел афишу – слайд-шоу паранормальной фотографии. Мы тогда даже не знали, что такое существует, но после случившегося ночью решили пойти. К сожалению, тот фотограф был обыкновенным мошенником. Я это сразу поняла. Большинство тех, кто называет себя медиумами, страдают галлюцинациями. То, что они показывают, – это либо какие-то неисправности камеры, либо проблемы со вспышкой, либо частички пыли на пленке. Но мы с Эмметом решили купить камеру. И в ту же ночь отсняли четыре катушки инфракрасной пленки – в полной темноте. В углу, над нашей кроватью, было что-то вроде лужицы яркого света, как будто эта энергия смотрела на нас, пока мы спали.

– Ваш сын… – прошептала Эбигейл.

– Мы с Эмметом всегда были художниками, потому и жили в Сан-Франциско. После того случая мы бросили все и полностью посвятили себя паранормальной фотографии. Это нечто особенное – идеальное пересечение искусства, истории и служения.

– Что ты имеешь в виду под служением?

– Видишь ли, в фотографиях паранормальной активности важна не их эстетическая ценность. Есть так называемые страдающие духи, которые, по каким-то причинам, не ушли с Земли после смерти. Важнейшая часть нашей работы – помогать им уйти. Никакого кайфа в этом для нас нет. Это не охота за призраками. Это наше призвание. Если б Тай не умер, мы, возможно, никогда бы не выбрали этот путь. Вот так вот. Разве не прекрасно и не печально, как все сложилось?

Неожиданно Джун вложила в руку Эбигейл маленький пластмассовый цилиндр.

– Что это? – удивилась девушка.

– Эммет отснял это по дороге сюда.

– Он снимал меня?

– Тебя и Лоренса.

– Ну… Спасибо, но, сказать по правде, я не уверена, что хочу этого.

Джун сжала ее руки.

– Делай так, как считаешь нужным.

Эммет закончил съемки участка Кёртиса, и группа двинулась дальше – шесть пар ботинок по сухой осенней траве. Теперь они шли вниз по склону. Эбигейл было немного не по себе: рассказ Джун убедил ее в том, что из-за смерти сына Тозеры немного тронулись рассудком, однако она уже знала, что их история станет эмоциональным ядром ее репортажа.

В туманной дымке стали проступать формы и очертания окружающих построек. Путешественники стояли на заросшей травой улице с ветхими, покосившимися домишками, между которыми в звенящей тишине расползались щупальца тумана.