Джон Сирлз - Экзорцисты

Наконец я нащупала то, что искала: узкие, как петарды, с чем-то вроде фитилька на конце, затупившиеся и хрупкие. И вскоре после того, как я нашла первый такой предмет, стали появляться и остальные. Как бешеный енот, я перевернула бак, опустилась на колени и стала выискивать их среди салфеток и бумаг. А когда нашла все – двадцать пять тонких розовых свечек, – я подняла их в темноте. И хотя все они давно погасли, это не имело значения.

Мне вдруг показалось, что они озаряли мой путь, когда я вошла в церковь в тот снежный вечер прошлой зимы, потому что я поняла, кого там видела. Наконец я знала.

Могу я отнять у тебя несколько секунд? Я не хочу мешать… Сильви? Каждую ночь мне снится один и тот же сон… Когда я говорю, что он одновременно хороший и плохой, я имею в виду, что начинается он хорошо – мама показывает мне аварийные выходы, объясняет про освещенный проход между рядами и кислородные маски, которые падают с потолка, – но потом сон становится плохим. Так всегда бывает в жизни, во всяком случае, в моей. Наверное, так будут развиваться события и во время моего пребывания с тобой и твоей семьей – хотя мне этого совсем не хочется… Мое желание состоит в том, чтобы все шло хорошо. Чтобы мы остались друзьями, Сильви, всегда и навсегда…

Даже самые страшные снежные бури начинаются с нескольких снежинок, медленно падающих с неба. Так произошло и с этими простыми словами – благодарю вас, – произнесенными Абигейл после того, как она забралась в постель Роуз и крепко зажмурила глаза: невинные мгновения перед тем, что случилось потом.

Но мне не следует говорить о снежных бурях, пока не стоит. Все еще продолжалось лето, самое солнечное и жаркое из всех на моей памяти. Как ни странно, несмотря на то что сестра уехала из нашего дома, а ее место заняла Абигейл, то было самое счастливое лето в моей жизни, последнее лето, когда мои родители были живы.

Когда на следующее утро отец вернулся домой, он привез пустой чемодан, которым пользовались мы с Роуз.

– Он ей больше не потребуется, – сказал он маме, когда она встретила его в дверях. – Всякий раз, когда она будет его видеть, у нее станут возникать мысли о том, как бы поскорее покинуть школу.

Это не он придумал: такова система, принятая в школе Святой Иулии, объяснил отец. Согласно их правилам родным запрещается навещать новых учениц в течение первых девяноста дней, чтобы они забыли о своей прежней жизни и привыкли к новому окружению, жестким правилам, жесткой иерархии ценностей и дисциплинарному кодексу, который необходимо неуклонно соблюдать. Вот и все, что он рассказал о моей сестре, а потом мама поведала ему о событиях, произошедших здесь после его отъезда, и о самом главном – появлении Альберта Линча с дочерью и что она осталась у нас.

– У нас? – спросил отец. – Внизу?

– Нет, – ответила ему мама. – Идем со мной, Сильвестр, я тебе покажу.

Мама закрыла дверь спальни Роуз еще вчера, и с тех пор Абигейл не выходила и никто туда не входил – насколько мне это было известно. Я решила, что отец сразу все изменит, а когда увидела, что он оставил чемодан внизу, принесла его на второй этаж, чтобы узнать, чем закончится дело. Когда я поднялась наверх, мои родители уже закрывали за собой дверь спальни Роуз. Отец подошел ко мне, забрал чемодан и обнял меня.

– Ты не против, солнышко, если наша гостья поживет в комнате твоей сестры еще немного?

– Гостья? – не удержалась я.

– Да, Сильви. Ты не станешь возражать, если Абигейл будет жить в комнате твоей сестры, пока она остается здесь?

– А как же уголок, который ты приготовил в подвале? Я думала…

– Ты думала, что там все готово. Я знаю. Как и твоя мама. Но после стольких лет работы мой маленький проект застопорился. Во-первых, там нет электричества. И не самая лучшая мебель, за исключением кровати и старого туалетного столика. И хотя никто не приглашал нашу гостью в комнату Роуз, теперь она там, так что будет разумно ее не трогать. Во всяком случае, несколько ближайших ночей.

Подвал был вполне подходящим местом для других людей, которых преследовали призраки и которые приходили в наш дом, хотела я сказать. Но оставила свое мнение при себе, ведь я прекрасно знала, какого ответа от меня ждут, – как всегда. И, хотя я чувствовала вину перед сестрой, моих возражений они не услышали.

В последующие дни это едва ли имело значение. Если я поднималась на второй этаж, то оставалась в своей комнате за закрытой дверью. Я ни разу не видела Абигейл. Если она и пользовалась ванной комнатой или спускалась на кухню, мне она на глаза не попадалась.

Тем не менее в доме царило спокойствие. Мои родители входили и выходили из комнаты Роуз так незаметно, словно посещали исповедальню. Ранним утром из-за стенки до меня доносился тихий голос молящейся мамы. По вечерам она читала Библию. Но еще чаще я слышала один и тот же отрывок из «Послания к Филиппийцам», который знала наизусть; если Абигейл его слушала, то и она должна была его выучить:

Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе.

Эти слова не предназначались для меня, но я изо всех сил старалась им следовать. Однако постоянная борьба с тревогой постепенно превратилась в сражение . Конечно, все усугублялось звонящим без перерыва телефоном, пока родители не отключили звонок – теперь сразу включался автоответчик. Кроме того, периодически я просыпалась по ночам из-за того, что мимо с ревом проносились машины, а люди кричали в наши окна о Пенни и Сатане и о том, что, по их мнению, происходило в нашем доме. Отец многократно обращался в полицию, но ему все равно снова и снова приходилось чинить наш почтовый ящик и поднимать перевернутые мусорные баки.

Никто не упоминал об исходной договоренности с Альбертом Линчем – а ведь он обещал позвонить через несколько дней, чтобы выяснить, что происходит с его дочерью. Прошло три дня, пять, шесть, восемь, но он все не объявлялся. Однажды днем я увидела, как моя мама тихо вошла в комнату Роуз с подносом с едой, как в больнице для немощных, и тут мне пришло в голову, что Абигейл провела у нас уже две с половиной недели.

«Семнадцать дней», – подумала я, сделав мысленные подсчеты.

Наступило начало июля. Прошел официальный праздник, но с задних дворов продолжал доноситься гром фейерверков, перемежавшийся ружейными выстрелами. Стало так жарко, что мама начала готовить холодные обеды – свекольник, сэндвичи с тунцом, салаты из помидоров и огурцов – обычно такие трапезы она устраивала только в августе. Вентиляторы работали на полную мощность, гоняя горячий воздух по всему дому.