Джон Сирлз - Экзорцисты

Должно быть, в тот вечер мама устала от необычных блюд и приготовила на ужин овощную лазанью, воспользовавшись рецептом из газеты. Идея казалась хорошей, но после того, как духовка проработала целый час, в доме стало жарко, как в тропических джунглях. Тем не менее мы заняли свои обычные места за кухонным столом.

– Я помню, – сказала я, прикончив комара, который залетел внутрь, – как мы с Роуз были маленькими и, когда становилось так жарко, вы возили нас купаться в пруд в Колберте.

Мы не вспоминали об этом уже несколько лет, но я представила нас с сестрой в ярких купальниках, плещущихся в воде или засыпавших друг другу ноги мокрым песком на берегу. Мне хотелось понять, помнят ли о тех временах родители.

Мама продолжала есть, точнее не есть, а резать на кусочки приготовленное ею блюдо, отделяя перцы от лука и помидоров на своей тарелке. За прошедшие семнадцать дней – с того момента, как Пенни посадили в клетку, в подвале оставили гореть свет, в нашем доме поселилась Абигейл, отец вернулся без Роуз, – моя мама ни разу не жаловалась на недомогание. И все же я ощущала, что в ней что-то неуловимо изменилось, и, если уж быть честной до конца, это случилось после нашей поездки в Огайо.

То, как взгляд моего отца иногда задерживался на маме, заставляло меня думать, что и он заметил произошедшие с ней изменения. Он подождал, ответит ли мама на мои слова; а когда понял, что она будет молчать, сказал, что помнит, как мы ездили купаться, и добавил, что в далеком детстве отец возил их с Хоуи в Индиан-Уэлл возле Филадельфии, чтобы освежиться в особенно жаркие летние дни.

– А ты купалась в пруду на ферме в Теннесси? – спросил он у мамы.

Мама перестала разрезать овощи на своей тарелке и подняла голову.

– Да. Но однажды в пруду кто-то утонул, поэтому я боялась там плавать. К тому же вода там была стоячая и грязная. Я отправлялась туда, только если…

Она внезапно смолкла, а отец и я ждали, когда она закончит предложение. Шумели вентиляторы. Мотыльки в странном ритме бились об экраны. Комары гудели в воздухе. А мама смотрела на кухонную дверь. Мы с отцом повернулись и увидели ее в ночной рубашке, которую родители купили для моей сестры.

Она выглядела не так, как когда к нам приехала. Во-первых, на ней была чистая рубашка, а не рваная одежда, волосы расчесаны, и все кудряшки исчезли. Бросив быстрый взгляд вниз, я обнаружила, что синяки и порезы на ногах зажили. Но я заметила и еще кое-что: в девочке появилось внутреннее спокойствие, которого не было раньше.

– Привет, Абигейл, – сказала мама.

– Да, привет, – сказала отец.

– Хочешь присоединиться к нам? – предложила мама, но не стала дожидаться ответа и поставила на стол еще одну тарелку.

Абигейл задержалась в дверном проеме, и я подумала, что сейчас она повернется и уйдет обратно наверх. Однако она подошла к столу и уселась на стул Роуз. Мы все молчали, а она положила салфетку на колени, взяла вилку и нож и начала неуверенно есть. И ела до тех пор, пока ее тарелка не опустела. Тогда она подняла голову и сказала спокойным и безмятежным голосом:

– Можно добавки?

Мама кивнула, и Абигейл положила себе еще лазаньи. Только после этого я сумела заговорить и попросить маму закончить свою историю про пруд на ферме. Но она не стала вдаваться в подробности и сказала лишь, что это был обычный пруд и не самый приятный.

Наконец Абигейл вытерла рот салфеткой и сказала:

– Озеро Эвауна. Или озеро Эваума.

– Не понял? – сказал отец.

– Когда мы жили в одном месте, на западе, там было много озер возле миссии, и одно мы особенно любили. Я никак не могла запомнить его название, но оно звучало как-то так. Мы ходили туда купаться. Только по ночам, под луной, когда никого вокруг не было.

– Звучит привлекательно, – сказал отец.

Она смущенно улыбнулась и снова принялась за еду.

– Может быть, мы можем поехать в Колберт и поплавать там как-нибудь вечером, – сказала я, стараясь вернуть разговор в прежнее русло. Я решила рискнуть и добавила: – Только мы.

Эти слова должны были произвести какой-то эффект. Но Абигейл опустила голову и продолжала есть. Мама сказала, что не уверена, открыт ли пруд для купания.

– Им владеет какой-то фермер, насколько я помню, – продолжала она. – С тех пор как открыли городской бассейн, я не слышала, чтобы люди ездили купаться на пруд.

– Знаете что? – начал отец. – Разговор о ночных купаниях навел меня на одну мысль. Как вы относитесь к тому, чтобы поесть мороженого? Это поможет нам немного охладиться.

Наша семья, сколько я себя помню, никогда не ходила есть мороженое. В детстве мы с Роуз иногда просили мороженого, но нам всякий раз читали лекцию о том, что не стоит платить лишь за то, что какой-то мальчишка наполняет вафельные рожки мороженым. Вместо этого мама доставала тарелку шербета из холодильника или делала фруктовое мороженое, когда хотела нас побаловать.

В ту ночь мама заметила, что у нас в холодильнике есть и шербет, и фруктовое мороженое, так что нет нужды отправляться в кафе. Однако отец неожиданно возразил:

– Нам будет полезно выйти из дома. Иначе мы потеряем сознание от жары или комары съедят нас живьем.

– А как насчет… – Мама замолчала, но отец понял.

– Абигейл, – сказал он, поворачиваясь к девочке. – Как тебе нравится такая идея?

Ее тарелка вновь опустела. Неужели она снова попросит добавки? Однако она лишь посмотрела на наши с Роуз фотографии, словно видела на них то, что не замечали другие.

– Я могу остаться дома одна, – сказала она.

Я услышала все, что хотела. Отодвинув стул, я взяла свою тарелку, чтобы ополоснуть ее в раковине, затем подняться к себе и запереть перед уходом дверь. С тех пор как Пенни посадили в клетку, а Роуз уехала, с моими лошадьми ничего не случалось, но я не хотела рисковать.

– Ты неправильно меня поняла, – между тем продолжал отец. – Я спросил, не хочешь ли ты поехать с нами .

– Сильвестр, – вмешалась мама. – Я думаю, будет лучше…

– О, это очень мило, мистер Мейсон. Но я бы не хотела вам мешать.

– Не нужно так говорить. Мы рады, что ты живешь с нами.

Может быть, мама не сказала отцу о предупреждении Альберта Линча – девочка может вести себя совершенно нормально или почти нормально – а потом резко меняется. Или мама ему говорила, но он решил, что лучше знает, как следует поступить. Так или иначе, даже если никто не вспомнил слова Альберта Линча, они вращались у меня в сознании, точно лопасти оконных вентиляторов. В тех немногих случаях, когда я находилась рядом с Абигейл, она ни разу на меня не посмотрела – во всяком случае, прямо. Я этого не понимала до того момента, пока она не подняла глаза и не взглянула на меня в первый раз. Мне показалось, что диковинный ядовитый цветок раскрывает свои лепестки и поворачивается ко мне. Абигейл подняла от тарелки свои дикие голубые глаза и направила их на меня, продолжая говорить с отцом все тем же безмятежным голосом.